Крестьянская культура. Культура средневековья В конце Средневековья в сознании простонародья Сатана трансформируется из, в общем-то, не страшного и иногда смешного черта во всемогущественного повелителя темных сил, который в завершение земной истории выст

В Средние века деревни были сосредоточены вокруг замков феодалов, и крестьяне всецело зависели от этих господ. Это происходило потому, что на заре формирования феодализма короли раздаривали своим вассалам земли вместе с людьми, на них проживающими. К тому же внутренние и внешние войны, в состоянии которых постоянно пребывало средневековое общество, разоряли крестьян. Нередко случалось, что сами крестьяне просили феодалов о помощи, когда не могли самостоятельно защитить себя от набегов и грабежей своих соседей или чужестранцев.

Численность крестьян и их роль в обществе.

Крестьяне составляли около 90% всего населения средневековой Европы. С одной стороны, это низшее, третье сословие. Рыцари презирали крестьян, смеялись над невежественными мужиками. Но, с другой стороны, крестьяне - необходимая часть общества. По мнению средневековых мудрецов, крестьяне кормят всех остальных , и в этом их огромная заслуга перед всем обществом. Церковные писатели даже утверждали, что у крестьян больше всего шансов попасть в рай: ведь они, выполняя Божьи заветы, добывают хлеб насущный в поте лица своего .

Быт крестьян.

Крестьянин интересовался лишь событиями, происходившими в родной деревне, да ещё в двух-трёх соседних селениях.

Жилище.

На большей площади Европы крестьянский дом строился из дерева, но на юге, где этого материала не хватало, чаще из камня. Деревянные дома крылись соломой, которая годилась в голодные зимы на корм скоту. Открытый очаг медленно уступал место печи. Маленькие окошки закрывались деревянными ставнями, затягивались пузырём или кожей. Стекло использовалось лишь в церквях, у сеньоров и городских богачей.

Питание.

Неурожаи и голод - постоянные спутники Средневековья. Поэтому питание средневекового крестьянина никогда не было обильным . Обычной была двухразовая трапеза - утром и вечером. Повседневной пищей большинства населения был хлеб, каши, варёные овощи, зерновые и овощные похлёбки , приправленные травами, с луком и чесноком.

Нормы и ценности.

Жизнь крестьянина почти не зависела от событий, происходивших в "большом мире" , - крестовых походов, смены правителей на троне, споров учёных богословов. Гораздо сильнее на неё влияли ежегодные изменения, происходившие в природе, - смена времён года, дожди и заморозки, падёж и приплод скота. Круг человеческого общения крестьянина был невелик и ограничивался десятком-двумя привычных лиц, но постоянное общение с природой давало сельскому жителю богатый опыт душевных переживаний и отношений с миром. Многие из крестьян тонко чувствовали очарование христианской веры и напряжённо размышляли над отношениями человека и Бога.

Билет.

Городская культура в традиционном обществе.

В X-XI вв. в Западной Европе начинают расти старые города и возникают новые. В городах зарождался новый образ жизни, новое видение мира, новый тип людей. На основе возникновения города оформляются новые социальные слои средневекового общества - горожане, цеховые ремесленники и купцы. Они объединяются в гильдии и цехи , защищающие интересы своих членов. С возникновением городов усложняется само ремесло , оно требует уже специальной подготовки. В городах формируются новые социальные отношения - ремесленник лично свободен, защищен от произвола цехом. Постепенно крупным городам, как правило, удавалось свергнуть власть сеньора, в таких городах возникало городское самоуправление . Города были центрами торговли, в том числе внешней, что способствовало большей информированности горожан, расширению их кругозора. Горожанин, независимый от любой иной власти, кроме магистрата, видел мир по-иному, чем крестьянин. Стремящийся к успеху, он стал новым типом личности.

Внешний вид

Города в средневековой Европе были небольшими . В среднем же городе Западной Европы в описываемые времена жило не больше 5-7 тыс. человек. Город с населением 15-20 тыс. уже считался большим, а население 40-50 тыс. было только в столицах крупных государств, таких как Лондон или Париж. Совсем маленький городок мог насчитывать всего 2-3 тыс. жителей.

Города строились по берегам рек, вдоль крупных трактов или вокруг замков . Если город ставился на дороге, то участок этой дороги в пределах города превращался в главную городскую улицу. Практически любой город окружен стенами . Причем, чем больше и богаче город, тем более мощные и высокие стены его ограждают.

Многие города имели примерно однотипную радиальную планировку. В центре главная площадь , на которой находились самые главные здания: центральный собор, ратуша или зал заседаний, дом (или замок) правителя. От площади по радиусам разбегались улочки. Они не были прямыми, петляли, пересекались, образуя маленькие площади, их соединяли проулки и проходы. Все это образовывало настоящий лабиринт, в котором приезжему нетрудно заблудиться.

Население

Основное население - ремесленники . Ими становились крестьяне, бежавшие от своих господ или уходившие в города на условиях выплаты господину оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости от феодала. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе.

Ремесленники определённой профессии объединялись в пределах каждого города в особые союзы - цехи. В большинстве городов принадлежность к цеху являлась обязательным условием для занятия ремеслом. Цех строго регламентировал производство, и через посредство специально избранных должностных лиц следил за тем, чтобы каждый мастер - член цеха - выпускал продукцию определённого качества. Цеховые уставы строго ограничивали число подмастерьев и учеников, которое мог иметь у себя один мастер, запрещали работу ночью и в праздники, ограничивали количество станков у одного ремесленника, регулировали запасы сырья. Кроме того, цех был также и организацией взаимопомощи ремесленников, обеспечивавшей за счёт вступительного взноса в цех, штрафов и других платежей помощь своим нуждающимся членам и их семьям в случае болезни или смерти члена цеха. Цех также выступал как отдельная боевая единица городского ополчения в случае войны.

Жизнь в крестьянских общностях - пример нераздельности со-

циального и культурного. В научной литературе время от времени

возникают споры о крестьянской культуре: являются ли предметы

быта крестьян эстетическим объектом, своего рода произведением

искусства или выполняют исключительно функциональное назначе-

ние, являясь частью жизни? В этом случае мы имеем дело со слия-

нием культуры и социальности. Так, крестьянская одежда не только

защищает тело от холода и жары, но и обозначает принадлежность

к той или иной общности, маркирует социальную роль (например,

девушка, замужняя женщина), несет на себе знаки различных ритуалов.

Крестьянскую культуру обозначают как традиционную, т.е.

функционирующую как задано от века. Крестьянская культура

ритмична и ритуальна. Ритуал здесь - одна из основных форм со-

циального контроля.

Ритм, исключая бытовую статичность и неподвижность, прояв-

ляется во всем, формируя цикличность жизни. Можно говорить о

дневном цикле и о недельном, для отдельного человека и для целой

семьи, о летнем или весеннем цикле, о годовом, наконец, обо всей

жизни: от зачатия до могильной травы. Любое нарушение ритма -

война, мор, неурожай - лихорадило весь народ, все государство.

Перебои ритма в семейной жизни (болезнь или преждевременная

смерть, пожар, супружеская измена, развод, кража, арест члена се-

мьи, гибель коня, рекрутство) не только разрушали семью, но ска-

зывались на жизни всей деревни.

Но что такое ритм? Ритм - это и род наркоза, предопределе-

ние, им можно быть только одержимым. Будущее ритмом преодо-

левается, граница между прошлым и будущим преодолевается в

пользу прошлого. Представление о свободе воли и активности ин-

дивида несовместимо с ритмом. В ритмизированном бытии нет от-

ветственности за цель.

Цикличность и ритуальность сказываются и в отношении к

смерти, которая воспринимается в крестьянских культурах не как

этап, а как состояние. Как отмечает французский историк Ф. Арь-

ес^, такое представление и сейчас сохраняется в глубинах народной

жизни, народного сознания. Оно обозначается выражением все ум-

рем. Это отношение к смерти как к обыденному явлению, не вызы-

вающему особых страхов. Можно напомнить в этой связи о смерти

крестьянина, как она описывается Л.Н.Толстым в рассказе <Три

смерти>. Эту <архаическую> смерть Ф.Арьес называет приручен-

ной. Смерть здесь не является индивидуальной драмой, она - ро-

довой феномен. Она не приватна, ибо здесь нет приватности. Чело-

веку страшно умереть в одиночестве. Современный наблюдатель

может отметить смесь бесчувственности и стремления к прилюд-

ности: каждый считал естественным зайти, с каждым прощались.

Здесь нет экзистенциальной тоски, головокружения, отрицания

смерти, как, впрочем, нет и веры в простое продолжение жизни по-

сле смерти.

родом. Это часть стратегии по отношению к природе. Смерть про-

бивает брешь в системе защиты общества от дикой природы.

Смерть, как и сексуальная жизнь, находятся под постоянным конт-

ролем общества. Жизнь человека - звено цепи. В ритуале общ-

ность демонстрирует свое единство, восстанавливает целостность

после потери одного из членов. Церемонии носят тот же характер,

что и веселые празднества. В России поминки, масленица - все те

же блины. Нет непреодолимой границы между миром мертвых и

миром живых. Могилы находятся рядом с жильем, а на кладбище

ходят с бутылочкой.

Что еще добавить? Крестьянин - человек, для которого вид

внутренностей привычен. Мозг для него - явно не абстрактный

разум, а физический орган в черепной коробке. Городская поверх-

ность гладка (например, хромирована, отполирована). Ее антитеза -

шершавый бок тела животного, шершавость стены избы, сло-

женной из бревен, или саманной хижины.

У человека архаического (например, у члена пастушеского пле-

мени) нет биографии как последовательности жизненных событий.

Есть некая цепочка локусов (мест в физическом пространстве),

соответствующая возможному маршруту путешествия между дву-

мя точками. Биографии крестьян чаще всего представляют собой

скорее биографии семьи и рода, а не отдельного индивида.

<Встроенность> социальности здесь почти идеальная. Человек

не выламывается из общности. Именно это делает лицо крестьяни-

на родом маски как воплощения неподвижности, застылости. Со-

циальная память, социальные механизмы как бы работают не че-

рез <сознание> индивида. Можно даже сказать, что сознание отсут-

ствует. Жизнь строится на ритуале. Ритуал - работа, прежде все-

го, с телом. На уровне вербальных практик поведение регулирует-

ся пословицами и поговорками, которые воплощают социальную

Вопрос о том, как именно крестьяне воспринимают мир, - од-

на из больших загадок. Жизнь и картина мира крестьянина чаще

всего дана нам глазами внешнего наблюдателя - историка, этно-

графа, антрополога, писателя, художника. Такой наблюдатель мо-

жет быть очень внимательным, но взгляд его остается взглядом из-

вне. Вот как пишет о русском деревенском сходе второй половины

XIX в. А.Н.Энгельгардт, профессор химии, народник и хороший

сельский хозяин: <... мы, люди, не привыкшие к крестьянской ре-

чи, манере и способу выражения мыслей, мимике, присутствуя при

каком-нибудь разделе земли или каком-нибудь расчете между кре-

стьянами, никогда ничего не поймем. Слыша отрывочные, бессвяз-

ные восклицания, бесконечные споры с повторением одного како-

го-нибудь слова, слыша это галдение по-видимому бестолковой,

кричащей, считающей или измеряющей толпы, подумаем, что тут

и век не сочтутся, век не придут к какому-нибудь результату. Меж-

ду тем, подождите конца и вы увидите, что раздел произведен мате-

матически точно - и мера, и качество почвы, и уклон поля, и рас-

стояние от усадьбы, все принято в расчет, что счет сведен верно и,

главное, каждый из присутствующих, заинтересованных в деле лю-

дей убежден в верности раздела или счета. Крик, шум, галдение не

прекращаются до тех пор, пока есть хоть один сомневающийся>^.

Если вглядеться в старые фотографии, можно увидеть, что кре-

стьянские глаза как бы лишены глубины. Они непрозрачны, их по-

верхность эмалевая. Что происходит за завесой этих эмалевых

глаз, которые так хорошо изобразил художник Е.Честняков в сво-

их портретах крестьян, потом колхозников. Нам часто кажется,

что люди воспринимают окружающий мир одинаково. Можно ли

по-разному воспринимать цвет, объем, соотношение вещей и их

объемов? Опять-таки на этот счет имеются лишь внешние свиде-

тельства, причем, в общем-то, случайные.

Дочь купца-коммерсанта Е.А.Андреева-Бальмонт в молодости

работала в воскресных школах для работниц, которые только что

пришли в город из деревни. Она сделала ряд интересных наблю-

дений. Приведенные факты позволяют понять и почувствовать:

столь привычные для нас навыки восприятия (умение идентифи-

цировать отражение в зеркале, соотнести реальный мир и нари-

сованное), во-первых, не самоочевидны и сформированы культу-

рой (школой), а во-вторых, социально распределены. То, что

умеют люди, принадлежащие к одним социальным группам, во-

все не дано другим.

Например, уже взрослые ученицы не узнавали на картинках

элементы знакомого мира: <...в воскресной школе наши учени-

цы, все взрослые, не понимали, что изображено на самых про-

стых картинках в книге. Например, стоит мальчик на углу улицы

под уличным фонарем, около него собака. В такой картине ниче-

го, казалось, не было незнакомого... - но ни одна из них не мог-

ла рассказать, что изображено на такой картинке. <Видите маль-

чика? Собаку?> - спрашивала я их. Они вертели картинку в ру-

ках и молчали. <Вот собака>, - показывала я пальцем на нее.

Тогда кто-нибудь восклицал с удивлением: <Никак и впрямь пе-

сик, ну скажи, пожалуйста, песик и есть...>. И книга шла по ру-

кам, и собаку на картинке узнавали. Когда мы показывали учени-

цам картину в волшебном фонаре, ни одна не могла сказать без

помощи учительницы, что она изображает. Они еле-еле различа-

ли на ней человеческую фигуру, в пейзаже не видели деревьев

или воду. Когда им объясняли, что представлено на картине, они

отворачивались от картины и, смотря в рот учительнице, слуша-

ли ее...

И тут я сделала еще одно открытие: большинство наших учениц

не различали оттенки красок, они знали только названия черной,

белой, красной, синей - и все...

Когда я рассказала об этом в нашем кружке, оказалось, что

многие учительницы знали о таких случаях из своего опыта. Од-

на кормилица, попавшая в Москву из глухой деревни, не могла

привыкнуть к большому зеркалу, вставленному в стену, она хо-

тела пройти через него, принимая свое отражение за женщину,

которая шла к ней навстречу в таком же сарафане и кокошнике,

как она. Другая, когда ее сняли в фотографии со своим сыном, не

понимала, что это она на карточке, и не различала своего ребен-

ка у себя на руках> (Андреева-Бальмонт Е.А. Воспоминания. -

М., 1996. - С. 231-232).

Как проникнуть в этот мир? Это можно сделать, анализируя и

хозяйство, и обычаи, и ритуалы (что и как едят, как рождаются и

хоронят мертвых), сказки, легенды, пословицы. Этим и занимают-

ся целенаправленно этнографы и антропологи^.

Исследователи сообщают об уникальном строении, которое в

течение тридцати лет на границе XIX - XX вв. возводил богатый

французский крестьянин Шеваль. Вот какое впечатление произ-

водил этот <дворец>:

<Это как лес: чтобы его увидеть, надо в него войти. Вы или

входите в него или проходите мимо... За редким исключением...

здесь определенно нет поверхностей, обращенных наружу, каж-

дая поверхность смотрит внутрь. Животные обращаются в кам-

ни, а когда вы не смотрите, они выглядывают вновь... Все, что

вас окружает, обладает физической реальностью и построено из

песчаника, туфа, известняка, ракушек и окаменелостей. В то же

самое время все эти разнообразные материалы являются целост-

ной и исполненной таинственности живописью... Все это соеди-

нено своеобразной тканью. Вы можете думать об этом как о со-

стоящем из листьев, как складках, коконах или пещерах... Во

дворце этот основной элемент подразумевает процесс воспроиз-

водства: не воспроизводство проявлений, а воспроизводство са-

мого себя путем роста... В средневековье церковь предлагала

универсальный взгляд, но ее ремесленники работали по большей

части в условиях ограничений, предписанных иконографией, в

которой крестьянское мировоззрение присутствовало, но не иг-

рало ведущей роли. Шеваль появился для того, чтобы противопо-

ставить современному миру свое незамутненное крестьянское

мировоззрение, в соответствии с которым он возводил дворец...

Характер дворца определяют два существенные качества: телес-

ность (дворец не содержит абстрактной, сентиментальной при-

влекательности, да и все шевалевские заявления подчеркивают

громадный физический труд по его созданию) и обращенность

вовнутрь (весь его упор на то, что внутри, и на пребывание в ин-

терьере). Такого сочетания нет в современном урбанистическом

опыте, но оно в высшей степени типично для опыта крестьянского...

Ужас, который испытывает город от внутренностей, усугуб-

ляется редкостью подобных картин и ассоциируется с отношени-

ем городских к смерти и рождению. Оба этих события становят-

ся секретными, отстраняемыми моментами> (Берджер Дж. Кре-

стьянская эстетика: видение крестьянства//Великий незнакомец:

Крестьяне и фермеры в современном мире. - М., 1992).

С приходом в деревню грамотности мы получили возможность

ближе познакомиться с внутренним миром крестьян. Недавно этно-

графы издали дневник крестьянина, который жил недалеко от г. Тоть-

мы Вологодского края и вел дневник с 1906 по 1922 г.

Чтение дневника подтверждает сказанное выше. Ритмично само

письмо: дневник написан короткими, рублеными фразами. Собы-

тия, о которых он повествует, выступают на равных: рождение и

смерть людей и животных, весенний сев, сенокос или сбор урожая,

праздники и будни. События человеческой жизни и природные яв-

ления также воспринимаются как равнозначимые. Приведем не-

сколько отрывков. Так называемые <исторические события> упо-

минаются в одном ряду с повседневными.

<В ночь на 24 дозаваливал весь навоз. Дни жаркие, оводу

много. Сегодня хоронили Пашку Гавриченкову. Муж ее умер в

апреле, а она в июне. Сегодня ярмарка. Ходил в город, купил ко-

су и лопатки> (июнь 1913 г.).

<7. Сегодня два венчания. Одно брагинское. Подгузов Нико-

лай женится в Скребехове; другой Спасский Иван, портной.

Днем ездил по сено. Каждый день валит снег. 8, суббота. Сегод-

ня отелилась Чернуха. 9, воскресение. Мясное заговенье. Умер-

ла Сашка Жолвачева Козлюха. День ветреной, снегу навалило

много. Вечером были просватки у Иванушки, просватали Маш-

ку. 10, понедельник Масляной недели. Сегодня привез послед-

ний воз сена с Ковды. Премьер-министр Коковцов ушел в от-

ставку с титулом графа. Вместо него господин Горемыкин>

(февраль 1914 г.).

<В июне убили австрийского наследника с женой, Фердинанда в

г. Сараеве. Умерла Вани чечулинского жена Ольга> (июнь 1914 г.).

Как правило, в дневнике пишется о тех событиях и людях,

которые хорошо известны. Неизвестное и незнакомое специ-

ально отмечается: <В городе много хоронят, но я не знаю кого>.

Утрата крестьянской чести и достоинства, связанные с раз-

рушением порядка жизни, характеризуется словом страм

(срам): <29. Боронили овес в поле, был посеян и не заборонен, не

бороненный овес едят поросята. Страм унас в деревне, не смо-

трел бы на общее землевладение: огороды худые, много упало,

скотина ходит, вытаптывает, и озими едят> (апрель, 1915 г.).

Или: < У всенощной в монастыре в церкви один закурил цыгар-

ку> (январь 1918 г.). (Дневник тотемского крестьянина А.А.За-

мараева. 1906-1922 годы. /Публикация В.В.Морозова и

Н.И.Решетникова. - М., 1995).

Мировые религии лишь набрасывают покрывало на глубинное

мировоззрение, о котором городским людям напоминают послови-

цы, обычаи, праздничные ритуалы, которые живут и сегодня. Часто

говорят о двух традициях: традиции образованного меньшинства, ко-

торую называют большой, и традиции необразованного большинст-

ва, которую называют малой. Если, однако, подумать о масштабах, о

глубине, о числе людей, охватываемых первой и второй традициями,

то не следует ли именно малую традицию назвать большой?

4. ПОДЧИНЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, СПОСОБЫ ПОВСЕДНЕВНОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ И ВЗАИМОПОМОЩЬ

Крестьянин пребывает на низших ступенях социальной иерархии.

Это задает особенности габитуса, т.е. правила жизненной игры. Кре-

стьяне прибегают к специфическим тактикам и стратегиям, направ-

ленным, прежде всего, на продолжение существования.

Крестьянство всегда на грани. Существование неопределенно и

зависимо от капризов погоды, капризов приходящего из города

<начальства>. Решения начальства почти всегда непонятны и чуж-

ды. Угроза голода почти постоянна. Отсюда - феномен моральной

экономики как этики выживания. Периодические кризисы продо-

вольствия, урезанные нормы потребления, обременительная зави-

симость и унижения, заданные условиями существования. Отсюда,

например, значимость местных традиций агрикультуры, ориенти-

рованных на снижение риска неурожая.

Но есть собственно социальные приемы <жизни вместе>: взаи-

мопомощь, вынужденная щедрость, общинная земля, разделение

труда. Отсутствие угрозы индивидуального голода (испытания пре-

терпеваются совместно) позволяет характеризовать крестьянские

общности как более гуманные, чем рыночные системы. Писатель

А. Платонов писал о <равенстве в страдании>. В качестве альтерна-

тивы рыночному эгоизму деревенская общность предлагает аль-

труизм, основанный на обычае и на религиозных установлениях,

нормы моральной экономики. Отчасти поэтому религия крестьян

отличается от религий других общественных групп.

Вырабатываются способы совместного существования, кото-

рые помогают преодолеть угрозу сталкивания людей с уровня вы-

Как реально это происходит? Приведем описание старинного

русского крестьянского обычая раздачи <кусочков>, описанные

уже упомянутым Н.А.Энгельгардтом: <... подают <кусочки> в ка-

ждом крестьянском дворе, где есть хлеб, - пока у крестьянина

есть свой или покупной хлеб, он, до последней ковриги, подает

кусочки. Я ничего не приказывал, ничего не знал об этих кусоч-

ках. <Старуха> сама решила, что <нам> следует подавать кусоч-

ки, и подает.

В нашей губернии и в урожайные годы у редкого крестьяни-

на хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится при-

купать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей, стари-

ков, старух в <кусочки> - побираться по миру... В конце декаб-

ря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусоч-

ками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и

молодухи. Голод не свой брат: как не поеси, так и святых прода-

си... Есть дома нечего - понимаете л> вы это? Сегодня съели

последнюю ковригу, от которой вчера подавали кусочки побира-

ющимся, съели и пошли в мир. Хлеба нет, работы нет, каждый и

рад выработать, рад бы, да нет работы. Понимаете - нет рабо-

ты. <Побирающийся кусочками> и <нищий> - это два совершен-

но разных типа просящих милостыню. Нищий - это специалист;

собирать милостыню - это его ремесло. Он большей частью не

имеет ни двора, ни собственности, ни хозяйства, и вечно странст-

вует с места на место, собирая и хлеб, и яйца, и деньги. Нищий

все собранное натурой - хлеб, яйца, муку и пр. - продает, пре-

вращает в деньги. Нищий - большей частью калека, дурачок.

Нищий одет в лохмотья, просит милостыню громко, иногда даже

назойливо, своего ремесла не стыдится. Нищий - божий чело-

век. Нищий по мужикам редко ходит: он трется больше около

купцов и господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. У

нас настоящие нищие встречаются редко - взять им не чего. Со-

вершенно иное побирающийся <кусочками>. Это крестьянин из

окрестностей. Предложите ему работу, и он тотчас же возьмет-

ся за нее и не будет более ходить по кусочкам. Побирающийся

<кусочками> одет, как и всякий крестьянин, иногда даже в новом

армяке, только холщовая сума через плечо; соседний же кресть-

янин и сумы не одевает - ему совестно, а приходит так, как буд-

то случайно, без дела зашел, как будто погреться, и хозяйка, ща-

дя его стыдливость, подает ему незаметно, как будто невзначай,

или, если в обеденное время пришел, приглашает сесть за стол; в

этом отношении мужик удивительно деликатен, потому что зна-

ет, - может, и самому придется идти в кусочки. От сумы да от

тюрьмы не отказывайся. Побирающийся кусочками стыдится

просить и, входя в избу, перекрестившись, молча стоит у порога,

проговорив обыкновенно про себя, шепотом: <Подайте Христа

ради>. Никто не обращает внимания на вошедшего, все делают

свое дело или разговаривают, смеются, как будто никто не во-

шел. Только хозяйка идет к столу, берет маленький кусочек хле-

ба, от 2 до 5 квадратных вершков, и подает. Тот крестится и ухо-

дит. Кусочки подают всем одинаковой величины - если в 2 вер-

шка, то всем в 2 вершка; если пришли двое зараз (побирающие-

ся кусочками ходят большей частью парами), то хозяйка спраши-

вает: <Вместе собираете?>; если вместе, то дает кусочек в 4 вер-

шка; если отдельно, то режет кусочек пополам> (Энгельгардт

А.Н. Из деревни. 12 писем 1872-1887. - М., 1987. - С. 56-58.)

В процессе интерпретации такого рода ситуаций достаточно ча-

сто происходит перенос и модернизация понятий. Возникает со-

блазн полагать, что эти люди так поступают оттого, что моральны

и <высокодуховны>, что следуют моральному императиву, в то вре-

мя как они, скорее, выполняют социальный запрет. В их тело

встроены техники выживания общности. Во всяком случае, разли-

чение между следованием моральному долгу и социальным запре-

том представляется затруднительным.

Крестьянская община в определенном смысле организована во-

круг проблемы минимального дохода и снижения риска, сохране-

ния культурно зафиксированного уровня существования.

Крестьяне действуют подобно полипам, создающим коралло-

вый риф. Они могут провалить реформы, задуманные в столицах:

растаскивание эффективнее мятежа. Единое общественное мне-

ние, нормы, безоговорочно разделяемые всеми, - источники силы

как оппозиции власти.

Повседневное крестьянское сопротивление более мощно, чем

восстания. Извечна борьба между крестьянством и теми, кто стре-

мится отнять у них труд, еду, содрать налоги и процент с урожая.

Каковы техники сопротивления <листьев травы>? Волокита, симу-

ляция, дезертирство, воровство, мнимое неведение, саботаж, под-

жоги и другие способы, позволяющие избежать явного столкнове-

ния с властями. Координация и планирование в борьбе такого рода

незначительны^.

Французский историк М. Блок говорил, что великие мессианские

движения были бурями в стакане воды по сравнению с терпеливой и

молчаливой борьбой за существование, которую ведут общины для

того, чтобы избежать покушения на пастбища, лес и пашню. Посто-

янные мелкие конфликты по поводу съестного, защита ритуалов, от

века установленных прав - симптоматика сопротивления и силы.

Мыши стремятся похоронить кота. Правда, от этого принципиаль-

ное соотношение котов и мышей в мире не меняется.

Речь идет, однако, не только о сопротивлении власти, но и о са-

мой первичной социальности, о том социальном <слипании>, о той

человеческой солидарности, на которой стоит общество. Мы остро

ощущаем: не только политическими решениями, институциональны-

ми взаимодействиями и замечательными реформаторскими планами

держится мир, но и тем, как человек <упирается>, спасает детей от

всяческих напастей, <оттягивается> за бутылкой и беседой.

^См.: Scott }. Weapons of the Weak. Everyday Forms of Peasant Resistance. -

New Heaven., London, 1985.

Испытанная ценность этих социальных образцов позволяет раз-

вить <упрямство солдата Швейка>. Они принадлежат к числу не-

преднамеренных социальных изобретений, которыми пользуются

все. Родившись в сельских общинах, техники проскальзывания и ус-

кользания продолжают жить в городе. Во времена мирной жизни их

не замечают. В условиях угрожающих кризисов они спасают жизнь

людям и целым обществам.

Упрямство - форма сопротивления. Жить в лагере, в ссылке,

коммунальной квартире, избежать репрессий. Пообедать у друзей,

когда совершенно нет денег... Не выходить на улицу с лозунгом, а

просто не платить за квартиру и электричество, за проезд, избежать

призыва в армию... Здесь сохраняется род моральной экономики,

что-то вроде обычая крестьянских <кусочков>, о котором говори-

лось выше. Такими техниками пользуются, прежде всего, люди, ко-

торые пребывают на низших ступеньках социальной лестницы. Эти

люди не в силах поменять социальные правила. Они действуют в

рамках тех, которые есть и которые они воспринимают как дан-

ность. Эта черта рассматривается как иждивенчество и очень не

нравится интеллектуалам и политикам. Долготерпение видится со-

пряженным с уступчивостью, готовностью повиноваться приказам.

Жизнь по пословице <гром не грянет - мужик не перекрестится>,

стремление поживиться за счет государства кажется неотъемлемой

чертой русского человека - и досоветского, и постсоветского. Од-

нако скорее можно сказать, что это <родовые> черты людей, при-

надлежащих к доминируемым социальным группам.

Эти техники можно уподобить странам, которые упорно со-

храняют свое своеобразие, несмотря на неоднократные инозем-

ные вторжения. Имеет место своего рода нерациональная,

нерефлексивная, неспециальная игра. Вести ее людей научило

общество в его истории, и они научились ей сами. Двойствен-

ность, изменчивость, напоминающая о греческом боге Протее, -

в этом и слабость, и огромная сила данных техник и умений. Раз-

мышления над этим предметом вызывают из памяти создание

Ч. Чаплина - бессмертный образ бродяги Чарли, человека сугу-

бо городского. Его бьют, но он увертывается и даже - если об-

стоятельства позволяют - дает сдачи. Его запихивают в машину,

которая должна его сожрать, но он остается жив. Он улыбается и

продолжает жить...

Здесь культивируются ценности равенства не столько в смысле

переделения всего и вся, но в смысле права каждого на существова-

ние, на жизнь. Не радикальная уравнительность, но взгляд, согласно

которому все имеют право на жизнь на основе наличных деревен-

ских ресурсов. Бунты происходят не от того, что много отнимают, но

потому, что мало остается. Крестьянское равенство легко становит-

ся объектом критики, в особенности критики либерального толка.

Но не лучше ли воспринимать его как нечто исторически величест-

венное? Не этот ли идеал воспроизводится в современном экологи-

ческом мировоззрении, утверждающем право каждого на жизнь в

пределах имеющихся ресурсов?

Не об этом ли знаменитый <Очерк о даре> М.Мосса^? Даю, что-

бы ты дал... Здесь тратят, расточают, чтобы обязать к ответному да-

ру. Здесь отсутствует экономическая рациональность и индивиду-

альное стремление к полезному, как мы понимаем их сегодня. Чело-

век не просто отдает <кусочек>, он отдает часть самого себя. Во вза-

имообменах повседневной жизни имеет место не жажда материаль-

ной выгоды, но механизм выживания, стремление к благу, удоволь-

ствию от совместной жизни, представление о чести и достоинстве.

Если пользоваться теми понятиями, которые введены ранее, то речь

идет о реализации не столько практического, сколько экспрессивно-

го порядка. В ряд этих социальных изобретений входят также дары

и подарки, обычай принимать приглашение, отдавать долг вежливо-

сти и другие столь привычные для нас образы действия. Они не связа-

ны прямо с крестьянской жизнью и восходят к архаическим социо-

культурным механизмам обмена. По-русски это называют <жить по-

соседски>.

Приведем еще один отрывок из книги А.Н.Энгельгардта, по

которому можно хорошо проследить противоположность город-

ского утилитаризма и деревенского <обмена дарами>.

Описывается следующая ситуация. Владельцу деревенского

поместья надо починить плотину. Он желает сделать это за день-

ги. Однако богатый крестьянин его от этого отговаривает:

<Не так вы сделали..., - заговорил Степан. - Вы все по-пе-

тербургски хотите на деньги делать; здесь так нельзя.

Да как же иначе?

Зачем вам нанимать? Просто позовите на толоку; из чес-

ти к вам все придут и плотину, и дорогу поправят. Разумеется, по

стаканчику водки поднесете.

Да проще, кажется, за деньги работу сделать? Чище рас-

То-то, оно проще по-немецки, а по-нашему выходит не

проще. По-соседски нам не следует с вас денег брать, а <из чес-

ти> все приедут - поверьте моему слову...

Мне кажется, гораздо проще за деньги делать. Теперь та-

кое время, что работ полевых нет, все равно на печи пролежат.

Цену ведь я даю хорошую?

Конечно, цена хороша, да мужик-то <из чести> скорее сде-

лает. Да позвольте, вот я сам: за деньги совсем не поеду на такую

работу, а <из чести>, конечно, приеду, да и много таких. <Из че-

сти> все богачи приедут; что нам значит по человеку да по лоша-

ди со двора прислать? Время теперь свободное, - все равно гу-

^Мосс М. Очерк о даре//Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной

антропологии. - М., 1996.

Постой, но ведь хозяйственные же работы, полевые все на

деньги делаются?

Хозяйственные, то другое дело. Там иначе нельзя.

Не понимаю, Степан.

Да как же. У вас плотину промыло, дорогу попортило -

это, значит, от Бога. Как же тут не помочь по-соседски? Да вдруг

у кого, помилуй Господи, овин сгорит, разве вы не поможете ле-

ском? У вас плотину прорвало - вы сейчас на деньги нанимаете,

значит, все по-немецки на деньги идти будет. Сегодня вам нужно

плотину чинить -вы деньги платите; завтра нам что-нибудь по-

надобится - мы вам деньги плати. Лучше же по-соседски жить -

мы вам поможем, и вы нас обижать не будете. Нам без вас то-

же жить нельзя: и дровец нужно, и лужок нужен, и скотину вы-

гнать некуда. И нам, и вам лучше жить по-соседски, по-Боже-

ски> (Энгельгардт А.Н. Цит. соч. - С. 100-101).

Что приносят крестьяне с собой, перемещаясь в город? Подоб-

но улитке, неотделимой от своего домика, они несут с собой в но-

вую жизнь крестьянский габитус, социальность, встроенную в те-

ло как антропологическое качество. Каков этот ресурс, если трак-

товать его как исходный капитал? Вероятно, феноменальная вы-

носливость, крепость физическая, витальность, умение склоняться

как лист травы и снова разгибаться, привычка к жизни в тесной

близости и подозрительное отношение к сложным видам труда и

людям, которые их выполняют. Для крестьянина труд, в котором

не участвует тело, который не выполняется с телесным напряже-

нием, это не труд.

В чем дискомфортность модернизаций? В систематическом раз-

рушении крестьянского видения социального равенства, которое

приводит к пополнению рядов бунтарей. Еще раз повторим: это ра-

венство - право каждого на жизнь.

Нужны огромные усилия, прежде всего властные, для того что-

бы эти отношения разрушить. Разрушение подобных, от века суще-

ствующих социальных структур - момент социального риска. Не

является ли тоталитаризм платой за раскрестьянивание в XX веке?

Огромная проблема - крестьянин в <большом обществе>, в исто-

рии. Русский литератор В.В. Розанов употреблял меткое выражение:

<глубокая неопытность в истории> - понятно, не только в отноше-

нии крестьян.

Для человека, живущего в мире личной связи, свои - члены об-

щины, а по отношению к чужакам культивируется инструменталь-

царь, и Киров, и Сталин, сколько бы ни писали поколения мыслите-

лей разного толка о наивном монархизме крестьянской массы.

Еще раз подчеркнем, что жизнь этих общностей базируется на

личной связи. Люди здесь общаются с людьми, а не с абстрактными

системами (представленными деньгами, наукой, правом, системами

легитимации и т.д.). Личная связь - это множественная сложная

связь, базирующаяся на личном доверии. Современные функцио-

нальные отношения могут переосмысливаться в терминах личной,

полифункциональной и многомерной связи.

личностных, внеморальных сил, которыми человек прямо опериро-

вать не может. Можно сказать, что отсутствует привычка и умение

жить в мире практических абстракций. Крестьянин может не пони-

мать, как можно получать деньги за возку песка, который бесплат-

но дает природа, к которому не приложен труд. Здесь нет представ-

ления об инновации, ибо человек живет в Круге времени. Измене-

ния приходят от Бога, от мистических природных сил. Политика,

обещающего хорошую жизнь для всех, крестьяне слушают так же,

как того, кто обещает им выигрыш на тотализаторе. Понятно, что в

определенных обстоятельствах они попадаются в ловушки.

Здесь господствует двойственное отношение к городу. С одной

стороны, город - место враждебное. Из города приходят чиновни-

ки. Город несет новые зависимости людей деревни от недеревенских.

Город, в особенности с развитием современных средств коммуника-

ции, все время напоминает деревенскому человеку, что он - часть

большого общества. Отсюда острота комплекса неполноценности.

Крестьянин интуитивно ощущает различие городского и сельского

представления об истине: истина-неопределенность в деревне, и ис-

тина-определенность в городе. С другой стороны, крестьянин вос-

принимает город как место ярмарки и праздника.

Крестьяне трагически переживают крушение мира крестьянской

утопии. Они смутно ощущают, что не получат того, что обещают

<развитие и прогресс>, городская культура. Крестьяне, которые попа-

дают или которых загоняют в <большое общество>, ощущают утрату

достоинства и чести, лишаются уверенности в себе и сплоченности.

Сегодня требуется переосмысление случившегося, случившегося

не только в Советской России. Оно, впрочем, уже началось. Вера в

исключительную ценность модернизации разрушена. Деревенская

жизнь уже не видится идиотизмом. Ощущается ложность идеи об-

реченности деревенского хозяйства и человека, становится про-

шлым презрение к деревенской жизни.

Крестьянство служит источником пополнения городских классов

и страт, и в этом отношении значимость изучения его культуры и со-

циальности невозможно преувеличить. Сегодня активно развивает-

ся область знания, которую называют крестьяноведением. Исследо-

вания крестьянства имеют огромное значение для России как быв-

шей крестьянской страны.

<ДЖЕНТЛЬМЕН>: КОДИФИКАЦИЯ СОЦИАЛЬНОГО РАЗЛИЧИЯ И САМОКОНТРОЛЬ

Благодаря верности вкуса -

не в области прекрасного,

а в области поведения,

человек светский в самых

непредвиденных обстоятельствах

мгновенно улавливает...

какие чувства нужно сейчас

выразить, с помощью каких

движений, и безошибочно выбирает

и применяет технические приемы...

М. Пруст. У Германтов

Рассмотрение нового человеческого типа, который мы обозна-

чили именем <джентльмен>, позволяет ввести новые темы для соци-

ально-антропологического размышления.

Различие - имя общества. Нет обществ без различий, создаю-

щих напряжение, порождающих движение социальной жизни. Без

разности полюсов невозможно социальное изменение. В теме 2 го-

ворилось об экспрессивном порядке, который касается репутации

человека, его самоуважения, достоинства. Социальное различие

всегда маркируется, обозначается. Наряду с другими факторами

стремление обозначить социальное различие, выделить себя высту-

пает в качестве значимого источника социальных новаций. Социаль-

ные изобретения никогда не охватывают сразу все общество в це-

лом, они зарождаются в группах.

Джентльмен - метафора, ибо лики его многообразны. When

Adam plowed and Eve spant, Who was then a gentleman?^ - говаривали

еще в XII в. Джентльмен - условное наименование тех людей, ко-

торые занимали социальную позицию, противоположную позиции

крестьянина. Джентльмен, дворянин - привилегированный пред-

ставитель благородного сословия, нобилитета. Джентльмен - бла-

городнорожденный. Предшественником джентльмена был рыцарь,

^Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда джентльменом? (англ.)

воин. Тип джентльмена охватывает также и помещика-землевла-

1. ЧТО ОБЪЕДИНЯЕТ КРЕСТЬЯНИНА И ДВОРЯНИНА В ОДНО ОБЩЕСТВО?

джентльмен видится полной противоположностью крестьянину.

Он совершенно на него не похож. Он по-иному одет, по-иному дер-

жит себя, говорит. Его габитус отличен от крестьянского. В то же

время нельзя не обратить внимание, что есть ряд черт, которые его

с крестьянином объединяют, делают представителями одного обще-

Что же именно объединяет джентльмена и крестьянина в одно

общество?

Традиционное общество - общество личной связи. Речь идет о

преобладающем типе связи как основе типологической характери-

стики и общества в целом, и людей, которые в этом обществе жи-

Перенесясь из крестьянских сообществ на противоположный

полюс общества, мы вновь оказываемся в сообществе, построен-

ном на личных социальных связях. Рыцарско-дворянское сообщест-

во похоже на крестьянское в том смысле, что здесь тоже все всех

знают. Это сообщество составляет узкий (сначала абсолютно узкий,

а потом относительно) замкнутый круг, который создается в значи-

тельной степени на основе родственных связей. Можно напомнить,

что и в конце XIX в. целый ряд европейских монархов находились в

отношениях родства. Сен-Жерменское предместье, как оно пред-

ставлено в блестящих описаниях О.Бальзака или М.Пруста, суще-

ствует до сих пор.

У рыцаря складываются личные отношения с его оружием (ме-

чом или копьем), как у крестьянина - с плугом и скотом. Меч для

рыцаря - нечто одушевленное. Например, по-английски меч- she

(она), а не it (оно).

Ключевой элемент экспрессивного порядка - честь. У кресть-

ян и дворян в чем-то родственное понятие чести как соответствия

роли. Есть честь дворянская, но есть и честь крестьянская. Честь

тесно связана именно с соответствием роли. В традиционном обще-

стве просто нельзя не соответствовать роли, и у каждого одна роль.

Один из лучших романистов XX века Дж. Фаулз сравнивает

ситуацию традиционного человека и человека современного.

<Нам бы показалось, что этот мир полон мелочных ограни-

чений, участь каждого определена раз и навсегда - по сути воля

человека стеснена до последней крайности. Подневольный чело-

век того времени посчитал бы нынешнюю жизнь необычайно

стремительной, беспорядочной, богатой в смысле проявления

свободы воли, богатой богатством Мидаса: впору не завидовать,

а сокрушаться об отсутствии абсолютных ценностей и нечетко-

сти сословных границ>. Эти черты были свойственны отнюдь не

только зависимым, часто забитым крестьянам, но и тем, кто при-

надлежал к привилегированным слоям общества. Далее он пишет

об одном из своих героев: <Ему было недоступно понятие, кото-

рое знакомо даже самым недалеким из наших современников, да-

же тем, кто значительно уступает ему в уме: это безусловное со-

знание того, что ты - личность и эта личность до некоторой,

пусть и малой степени способна воздействовать на окружающую

действительность... Сегодня <я> и так знает, что существует, для

этого ему и мыслить незачем> (Фаулз Дж. Червь. - М., 1996. -

Если человек не соответствует роли, какая бы она ни была, он

изгой. В качестве примера напомним об обязательности для дворян

дуэльного кодекса. У крестьянина считается бесчестьем не прийти

на толоку. И у тех, и у других кодекс чести не распространяется на

чужаков. Кодекс чести дворянина сегодняшнему человеку кажется

нерациональным. Он диктует непременный возврат карточных дол-

гов (долг чести). При этом считается необязательным возвращать

долг кредиторам неблагородного происхождения (например, ростов-

щикам), ремесленникам и торговцам. Невозможно посягнуть на су-

пругу друга, но спать можно со всеми. Этот поведенческий стиль из-

давна подвергается критике и осмеянию. Напомним об образе рыца-

ря в <Похвале глупости> Эразма Роттердамского или дворянина в

<Басне о пчелах> Б.Мандевиля. Резкую критику обычая дуэли как

выражения рыцарско-дворянского представления о чести можно

найти в <Афоризмах житейской мудрости> А.Шопенгауэра.

Ряд сходств можно продолжить. Все они, в конечном счете, свя-

заны с личным характером социальной связи. Формы господства

здесь тоже отличаются личным характером. Дворяне властвуют над

крестьянами. Последние находятся в личной зависимости от первых.

В средневековой живописи фоном для фигур святых часто бывало

изображение замка (или поместья) и деревни. Прекрасную иллюст-

рацию дает современная фотография, приведенная знаменитым

французским историком Ф.Броделем. На фотографии мы видим за-

мок, окруженный деревней и полями с виноградниками^. Замок и его

окружение срослись и составляют единое целое.

Земля - главное средство производства в традиционном общест-

ве. Джентльмен получает земельную ренту. Он не сеет и не пашет,

но, как и крестьянин, связан с землей.

Замок и деревня находятся в едином физическом пространстве.

Но обитатели их пребывают в разных социальных пространствах. В

общество их объединяет связь личного типа, но они на разных полю-

сах. Они выполняют разные социальные функции, у них разный со-

^См.: Бродель Ф. Игры обмена. - М" 1988. - С. 251.

циальный капитал. Дворянин может делать ставки в тех социальных

играх, которые недоступны крестьянину.

2. ВЕРХУШКА ОБЩЕСТВА, СОЗДАЮЩАЯ НОВЫЕ СТИЛИ ЖИЗНИ

противоположность крестьянину джентльмен (воин, дворя-

нин) воевал, а также выполнял функции управления и власти. В этой

культуре не богатство, а происхождение и личное мужество позво-

ляли доминировать. Как писал И. Хейзинга в <Осени Средневеко-

вья>, в Средние века верили, что рыцарство правит миром. Рыцарь -

<по праву гордый>. Власть давала богатство, а не наоборот.

Богатство приобреталось через власть над лично зависимыми

людьми - вассалами и крестьянами. Король (или царь в России) на-

граждал дворян землями (вместе с крестьянами). Повторим еще раз:

традиционное общество - не только общество личной связи, но и

общество личной зависимости.

Щедрость придавала обаяние образу правителя. Власть демонст-

рировала свое покровительство поданным. Защита униженных и ос-

корбленных также считалась функцией людей во власти. Помещик -

покровитель (в русской культуре - благодетель). Воин - защит-

В традиционных обществах разыгрывается своего рода <театр

патернализма>. Одежда, парики, продуманные жесты, высокомерие

в облике и речи, означающие достоинство, ритуал охоты, особое ме-

сто в церкви, участие в свадьбах и крестинах, раздача милостыни -

все это создавало театр тогдашней элиты, пьесы в котором разыг-

рывались для плебса. Эти жесты далеко не всегда свидетельствова-

ли об ответственности. Театр властей включал разработанный риту-

ал публичной казни. У плебса был свой <антитеатр> бунтов.

Именно верхушка общества создавала новые стили жизни.

С большой долей условности, но все же можно сказать, что, ана-

лизируя крестьянство, мы больше имели дело с первичной социаль-

ностью. Жизнь крестьянства - почва традиционного общества. Из-

менения происходят медленно, в течение веков. Способы обработки

земли, одежда, рацион, физический облик крестьянина сохраняются

(с учетом местных особенностей) практически до начала нынешне-

го века, а кое-где и по сей день. В крестьянских сообществах прак-

тические схемы деятельности тоже кодифицированы. Эти коды су-

ществуют длительное время, но, как правило, не фиксируются в

письменной форме: нет кодексов обычного права, правил поведения

в обществе, предназначенных для крестьян. Здесь мы имеем дело с

кодификацией через распорядок дня и года, обычаи и ритуалы, через

<народную мудрость>, заключенную в пословицах и поговорках.

Обращаясь к практикам жизни рыцарства в Европе или воинов в

других культурах, а затем дворянства, мы попадаем на волнующую-

ся поверхность общества. Символические коды и нормы меняются

достаточно быстро и часто. Появляются цивилизационные поведен-

ческие коды, зафиксированные на письме (правила хорошего тона,

дуэльные кодексы и др.). Игровой, конвенциональный (условный)

характер поведения здесь на поверхности.

Обратимся для примера к обычаю дуэли. Дуэль восходит к уста-

новлению <порядка клевания> среди птиц, т.е. она несет в себе сле-

ды глубокой архаики. В то же время она - классический пример

борьбы по правилам, изобретенным человеком. В то время как кре-

стьянин расправляется с врагом дубиной, рыцарь довольно рано за-

меняет ее на копье. Сначала борьба ведется по правилам, но без пи-

саного кодекса. Зафиксированные на письме дуэльные кодексы поя-

вляются позднее. Турниры и дуэль можно характеризовать как фор-

му восстановления справедливости без вмешательства государства,

которого, кстати, может еще и не существовать. Дуэль можно счи-

тать кодифицированной формой поведения, которая упорядочивает

беззаконную рукопашную. В дальнейшем с появлением правовых

форм регулирования межчеловеческих отношений дуэль смотрится

архаизмом, подвергается запрету и преследованию.

Читатель может ознакомиться с текстами двух дуэльных ко-

дексов, приведенными в книге: Гордин Я.А. Дуэли и дуэлянты:

Панорама столичной жизни. - СПб, 1996.

го, самостоятельного, инициативного человека, восстающего

против гнета деспотического государства. Следует подчеркнуть,

что следование дуэльным правилам (а правила следовало соблю-

дать точно) в то же самое время делает человека игрушкой ус-

ловностей, марионеткой правил.

В рыцарстве еще много архаики, которая дошла почти до наших

дней. Иерархии в рыцарской среде устанавливались количеством по-

бежденных рыцарей, т.е. в результате физической борьбы. Христи-

анская оболочка тонка. Мы видим здесь гордость вместо смирения,

месть вместо христианского прощения. Рыцарь - постоянный объ-

ект критики духовенства. Неуважение к чужой жизни постепенно

начинает сочетаться с уважением к врагу. Рыцари были неграмотны

и ученость презирали. Презрение по отношению к умственному тру-

ду достаточно долго сохранялось в дворянско-аристократической

культуре. Польский писатель С.Жеромский, описывая жизнь поль-

ского дворянства, в одном из романов упоминает о <книгах, столь

неприятных шляхетскому взгляду>^. Превращение грубого рыцаря в

утонченного придворного можно рассматривать как процесс циви-

Здесь мы вступаем в область обсуждения проблем цивилизации.

История данного социального типа людей неотъемлема от истории

развития цивилизации. Цивилизация здесь понимается как социаль-

^Жеромский С. Избр. соч. - М., 1958. - Т.3. - С.404.

ный механизм умиротворения, как процесс усложнения социальной

связи. Это усложнение происходит за счет увеличения числа посред-

ников, в том числе символических, в отношениях между людьми.

Так, в случае дуэли между соперниками встает кодекс.

Известный социолог Н.Элиас историю цивилизации рассматри-

вал через историю манер, как они развивались в привилегированных

группах средневекового европейского общества: в рыцарской среде,

а затем при дворах - королевских, папских. Не нравы крестьян он

анализирует, ибо там мало что меняется. Книги и кодексы поведе-

ния, к которым он обращается, не были предназначены для кресть-

ян. Они касаются формирования нравов привилегированных слоев

тогдашнего европейского общества, прежде всего, придворных. В

самом известном своем труде <Процесс цивилизации>^ исследова-

тель прослеживает путь от регулирования телесных функций к уп-

равлению эмоциями, к процессам складывания дифференцирован-

ных кодов поведения.

На примере анализа жизни высших классов средневекового об-

щества он выявляет связь социального характера человека и соци-

альной структуры. Рыцарская (затем придворная) среда рассмат-

ривается как род пилотной группы, цивилизационные достижения

которой, распространяясь, приобретают общесоциальный харак-

тер. Эти достижения также относятся к числу непреднамеренных

социальных изобретений, как и формы крестьянского сопротивле-

ния. Не кто-то один изобретает. Это делают люди, объединенные в

Когда мы говорили о крестьянах, то обращали внимание на риту-

альность сельской жизни. Можно сказать, что жизненные стили

привилегированных общественных групп столь же ритуальны.

Однако именно в среде привилегированных возникает нечто но-

вое: способность к самоконтролю. Если говорить точнее, то речь

идет о новой форме социального маркирования через рафинирова-

ние манер. Новые манеры меняют привычки.

Обратимся к привычкам питания. Здесь также очевидна про-

пасть, разделяющая крестьян и представителей благородных сосло-

вий: огромное количество мяса, поглощаемое дворянами, и зерновая

диета крестьян. Каким образом разрешался вопрос о соотношении

внешнего контроля, самоконтроля и самоограничений? Внешний

контроль осуществлялся церковью, следящей за соблюдением по-

стов и осуждавшей грех чревоугодия. В качестве внешнего ограни-

чителя выступала и ненадежность производства продовольствия. Го-

лод, который захватывал практически всех, чередовался с праздни-

ками ритуального обжорства. Имели место выбросы энергии жела-

ния как компенсация вынужденного, сугубо внешнего ограничения.

Пиры Средних веков или Ренессанса, известные нам из литерату-

^См.: Elias N. The Civilizing Process. V. 1: The History of Manners. -

Oxford, 1978. См. также: Mennel St. Norbert Elias. Civilisation and the Human

Self-Image. - N.Y., 1989.

ры и живописи, дают неверную картину типичного питания тех вре-

мен. Сказанное касается меньшинства. Привилегированные устраи-

вали такие пиры даже во время всеобщего голода. Это - знак низ-

кого уровня идентификации со страданиями своих собратьев и все-

поглощающего стремления обозначить социальное различие.

Постепенно привилегированные классы стали маркироваться не

только через количество и разнообразие еды, но и через способы ее

употребления. Вилка появляется в XVI в., но служит лишь для того,

чтобы взять еду с общего блюда. Это предмет роскоши, так же как

и салфетка. Но к 1560 г. каждый гость имеет собственную ложку. К

концу XVII в. в Европе люди, принадлежащие к привилегированным

сословиям, уже не едят суп прямо из общего сосуда, но используют

ложку, чтобы отлить себе супу в тарелку. Появляются даже <чуда-

ки>, которые не желают, чтобы кто-то брал из общего блюда еду

ложкой, уже побывавшей во рту. Только перед самой революцией

1789 г. манеры поведения за столом в среде французских придвор-

ных достигли уровня, напоминающего современный торжественный

обед с его множеством ложек, ножей, вилок и рюмок, выполняющих

разные функции. Понадобился целый век, чтобы эти правила стали

почти всеобщим стандартом, чтобы они стали распространяться в

других социальных группах.

Недавно вышла книга: Лотман Ю.М., Погосян Е.А. Велико-

светские обеды. - СПб, 1996.

Во вступительной статье прослеживается динамика знаково-

го характера трапезы в привилегированных слоях России. Здесь

анализируются ритуалы еды: от демонстрационной пышности ру-

бежа XVIII-XIX вв., когда из овощей делали фигуры, из леден-

цов храмы, из окорока конфетку, а из майонеза цветник, к под-

черкиванию <натуральности> продуктов, от избытка и ритуаль-

ного обжорства - к изысканности.

То же касается отправления телесных функций в присутствии

других людей. Обращаясь к древним книгам по этикету, Н.Элиас со-

средоточивает внимание на <естественных> функциях, которые объ-

единяют животных и человека: еде, питье, сне, дефекации и моче-

испускании, сморкании и плевании. Он приглашает нас в область,

которой пренебрегают многие современные социальные теоретики.

Возрастание контроля над телесными проявлениями и эмоциями -

основная тема его размышлений.

Эразм Роттердамский, который жил на границе XV-XVI вв., об-

суждает эти функции без эвфемизмов. Правда, он полагал, что не

следует заговаривать с человеком, коль ты застал его во время акта

дефекации. Сейчас это реальность только далеких стран Азии и

Африки. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что и на мос-

ковских улицах мы можем столкнуться с фактами открытого отпра-

вления телесных функций. Это является ярким свидетельством

уровня массовой цивилизованности.

Обращаясь к истории манер, мы можем наблюдать взаимокорре-

ляцию внешнего принуждения и самоконтроля. С одной стороны,

кодексы поведения в обществе нечто предписывают. С другой сто-

роны, человек сам им следует, ибо желает не быть похожим на про-

столюдина, стремится выделиться в собственной среде.

Так, правила хорошего тона предписывают пользование носовым

платком. Но человек, желающий прослыть цивилизованным, стре-

мящийся выделить себя, сам им пользуется. То же касается обычая

плевания на пол. В Средние века таковое считалось естественной

функцией. В XIX в. оно считается уже отвратительной привычкой,

хотя и терпимой. Старшие поколения еще помнят, как непременным

атрибутом интерьера поликлиник, приемных официальных учреж-

дений относительно недавно была плевательница. Теперь она исчез-

ла. В ряде стран наблюдается как бы <снятие функции>: исчезают

таблички с надписью <Не плевать>.

манер часто обращаются к гигиеническому аргументу. На деле лю-

ди, принадлежащие к привилегированным слоям традиционного

общества, пользовались ножом или вилкой, носовым платком, ра-

финировали свои манеры в первую очередь для того, чтобы обо-

значить свой статус. Телесная чистота не была добродетелью при-

вилегированных классов, потому что не выполняла функции соци-

ального различия. В европейских городах XVII-XVIII вв. ванная

комната была крайней редкостью. <Кремоватые брабантские ман-

жеты> были грязными. Блохи, вши и клопы кишели в Лондоне и

Париже в домах бедняков и в жилищах богатых. Уборные отсутст-

вовали. Нечистоты выливались в реки и каналы. Социальное мар-

кирование осуществлялось через разорительное и безумное следо-

вание моде.

Привилегированные любой ценой стремились отличаться от не-

привилегированных. Мода - поиск нового языка различия. Цель

этого поиска полифункциональна: здесь и отрицание того, что было

раньше, и выражение стремления обозначить собственное отличие

от людей прежних поколений, а главное - маркирование социаль-

ного различия. Мода держит в узде индивидуальные причуды. Это

способ отметить сам факт изменения. Следовали моде те, кто ме-

нялся: прежде всего, придворные. Носители устойчивых ценностей -

священники, монахи - носили одеяния, унаследованные от

древности.

Спальня еще не превратилась в <частное> и <интимное> про-

странство человеческой жизни, каким она стала, по крайней мере,

в привилегированных классах европейского общества XIX в. В

традиционных обществах спальня - место открытое. Присутство-

вать при туалете королевском или княжеском, быть принятым в

спальне - высшая привилегия. В традиционном обществе и сон, и

смерть являются публичным феноменом. В комнате умирающих

царила теснота. Желание зайти к умирающему казалось естествен-

ным, как и в среде крестьян.

Сон, секс, естественные отправления лишь постепенно задвига-

ются за кулисы социальной сцены. Общая кровать постепенно ста-

новится атрибутом жизни общества в низших классах. В доиндуст-

риальном обществе дети знали об отношениях мужчины и женщи-

ны почти все. <Естественная> райская невинность детей - позд-

нейший, уже просветительский миф.

Людям, живущим в традиционных обществах, в большей степе-

ни свойственно эмоциональное непостоянство, нежели современ-

ным. Амплитуда эмоциональных колебаний аналогична резким пе-

реходам от поста к пиршеству. Люди как бы наделены способно-

стью к большей свободе выражения чувств. Фигура русского царя

Петра 1 хорошо иллюстрирует сказанное: внезапные приступы гне-

ва, быстрая смена настроения: от радости к грусти и наоборот, рав-

но как внезапные изменения от ограничения к освобождению эмо-

ций. Подобный способ выражения эмоций следует трактовать как

социальное качество.

Пиры, охота, позднее спорт - культурный знак этого сословия,

Рыцарская и дворянская, прежде всего придворная, культура -

культура расточительная, пиршественная и демонстрационная.

В предложенном контексте интересно рассматривать возникно-

вение спорта в Англии XIX в. В настоящее время ряд увлечений

Мир крестьянина чаще всего ограничивался округой его родной деревни. О том, что происходит за её границами, сельский житель имел очень смутные представления. Он черпал свои знания из пре-даний, из рассказов представителей старших поколений, ему нелег-ко было отличить правду от вымысла. Поэтому мир, существовав-ший в сознании крестьян, был фантастическим: он был наполнен сказочными странами, добрыми и злыми духами, колдуньями и обо-ротнями. Церковь пыталась искоренить эти народ-ные поверья, идущие с языческих времён, однако сделать этого не смогла и была вынуждена признать существование в мире всякой нечисти, объявив её прислужницей сатаны.

Ярким показателем особенности народного понимания христи-анства была вера крестьян в то, что умершие могут возвращаться в земной мир и рассказывать о загробной жизни , а также вмеши-ваться в дела ныне живущих. Поэтому мир реальный и потусторон-ний сосуществовали в средневековом сознании и могли пересекать-ся. Так, оказавшись в глухой чаще леса, по мнению крестьян, можно было попасть в загробный мир и встретиться с мертвецами.

Крестьяне верили в существование благородных разбойников, наказывающих несправедливых сеньоров и защищающих бедня-ков. В Англии сложился целый цикл народных баллад об одном из таких разбойников, Робин Гуде, который вместе со своими друзья-ми стал настоящим хозяином Шервудского леса, наводя страх на притеснителя всех обездоленных шерифа Ноттингемского. Но, по мнению крестьян, справедливость может восстановить не только благородный разбойник, но и великий государь, который десятиле-тия и века спит где-то в горной пещере, но рано или поздно он про-снётся и установит в мире царство всеобщего благоденствия.

Обереги

Чтобы защититься от нечистой силы, крестьяне использовали обереги — различные предметы, которым приписывалось магическое действие. Буду-чи христианами, крестьяне использовали в качестве оберегов различные христианские реликвии, например частицы мощей какого-нибудь святого.

«Специализация» святых

Полуязыческое отношение крестьян к христианскому учению приводило их к убеждённости в «специализации» святых. Они считали, что одних святых нужно просить о хорошем урожае, других — о здоровье , третьих — об из-бавлении от грызунов . Если же святой не оправдывал надежд «верующих», они могли отказать ему в уважении: нередки случаи, когда крестьяне выно-сили из храмов иконы разочаровавшего их святого. При этом крестьяне ис-кали заступничества и ждали чуда не только от общепризнанных святых, но и от «местных». Зачастую церковь не могла изжить культ поклонения какому-либо «местному» святому и была вынуждена его официально признать.

Однако иногда крестьянского почитания удостаивались и совсем неприем-лемые для церкви «персоны». Так, в одной французской деревушке в качестве святой долгое время почиталась борзая собака! Конечно, подоб-ные факты свидетельствуют о полном непонимании крестьянами самих ос-нов христианства, согласно которому только человек, созданный по образу и подобию Бога, обладает бессмертной душой. Материал с сайта

Настоящий переворот в народной культуре произошёл в XV в. Церковь в это время перешла в настоящее наступление на «народ-ное христианство», включавшее множество пережитков язычества.

Судебные процессы над ведьмами и колдунами, заканчивавшиеся жёсткой расправой над осуждёнными, привели к запрету многих традиционных народных праздников, вольностей в отношении свя-тых и христианских реликвий. Кроме того, изобретение книгопе-чатания привело к сокращению разрыва между книжной и устной народной культурой. Появились дешёвые книжки «для народа», в которых в доступной форме излагались основные достижения средневековой «учёной» культуры.

КРЕСТЬЯНЕ,

Основная масса населения Европы, численно преобладавшая даже в конце средневековья, когда получили значительное развитие города. Аграрная природа феодального общества наложила неизгладимый отпечаток не только на его материальную жизнь, но и на культуру. Средневековое крестьянство как класс или сословие не перешло в готовом виде от предшествующих обществ, оно представляло собой результат многопланового и длительного исторического процесса, в основном завершившегося в тот же период, когда оформилась феодальная система. "Крестьянское общество" (peasant society) существенно отличается от "племенного общества" (tribal society), с которым оно, тем не менее, отчасти генетически связано.

Аграрное население поздней Римской империи, состоявшее из зависимых арендаторов-колонов, рабов, в том числе рабов, наделенных участками земли и инвентарем (servi casati), вольноотпущенников и свободных мелких земледельцев, стало после варварских завоеваний постепенно смешиваться с рядовыми свободными германского происхождения, которые первоначально были как земледельцами и скотоводами, так и воинами, участниками народного собрания, лишь постепенно превратившимися в людей, всецело поглощенных аграрным трудом и исключенных из политической жизни. Этот процесс занял не одно столетие и шел различными путями, в зависимости от того, какой элемент аграрного общества - романский или варварский - преобладал в той или иной стране. Тем не менее органичное сочетание в одном лице непосредственного производителя и воина, вполне отчетливо констатируемое источниками в странах скандинавского Севера вплоть до XI-XII вв., обнаружено и на территории Франции ок. 1000 г.

Своего рода парадоксом является тот факт, что исторические источники первых столетий средневековья почти полностью игнорируют К. В них спорадически упоминаются pagani (от лат. pagus, "сельская местность", "округ"); этот термин приобрел под пером церковных авторов специфический смысл "язычники". Другой термин, нередко встречающийся в источниках, - pauperes, бедные; но он имел и иное значение - "слабые" в социальном смысле. Широко применяемая в юридических и повествовательных памятниках формула potens et pauper ("могучий и бедняк") указывала не столько на материальную нищету "бедняков", сколько на их подвластность магнатам, на их приниженное социально-правовое положение.

Авторов церковных и государственно-правовых текстов простолюдины занимали постольку, поскольку они были объектами христианской миссионерской деятельности или применения к ним власти господ. В частноправовых актах, оформлявших передачу земель мирян церкви и монастырям, упоминаются имена многочисленных дарителей. Среди них, несомненно, наряду с крупными собственниками, были и мелкие владельцы, но специального термина для обозначения К. и здесь не встречается, и выделить эту категорию сельского населения, исходя из условий дарственного акта, не всегда удается. В источниках раннего средневековья можно встретить термин rusticus ("сельский житель").

Однако часто этот термин прилагается не к К.ам, а к языку; автор сочинения пишет о sermo rusticus, "мужицкой, неграмотной речи", на которой он, человек образованный, якобы изъясняется; такова типичная для многих авторов формула самоуничижения. Таким образом, К.ин в глазах ученых церковников - это невежественный, неотесанный и, само собою разумеется, неграмотный человек; природа его религиозности внушает церкви самые серьезные сомнения. Как субъект К.ин отсутствует в сохранившихся памятниках.

Духовная жизнь этих людей представлена в текстах, принадлежащих церковным авторам и светским законодателям, в виде комплекса "суеверий", "языческих заблуждений" и "богопротивных" обрядов, которые подлежат запрету и преследованию. Миссионеры и поддерживавшая их государственная власть отнюдь не были склонны дать этим верованиям и ритуалам объективную оценку. Языческие божества, связанные с аграрными культами, перетолкованы в демонов. Внутренняя жизнь поселян оценивается как нечистая и всецело греховная, и любые средства - от убеждений и проповеди до прямых насильственных действий - считаются пригодными для искоренения традиционной культуры и религиозности и подчинения требованиям христианского учения. Борьба с язычеством была составной частью феодального преобразования общества.

Понятие "крестьянин"

В марксистской историографии было принято квалифицировать аграрное население раннесредневековой Европы как "общинников". Эта характеристика, которая опирается на теорию об изначальности общинного строя деревни, сложившуюся в XIX в. (учение о Markgenossenschaft А.Мейцена, Г.Л. Маурера и др.) и поддержанную Энгельсом, опровергается опытом современной медиевистики. Деревенская община, связанная с принудительным севооборотом, чересполосицей, выпасом по жнивью, коллективным распоряжением угодьями и иными аграрными распорядками (Агрикультура), существовавшая в Европе во второй половине средних веков, не была наследием германской древности, как полагали эти историки. Современной археологией доказано, что у германцев в последнем столетии до н. э. и в первые столетия н. э. доминирующим типом поселения были обособленные хутора или постепенно выросшие из них поселки, состоявшие всего лишь из нескольких дворов; следов деревень в прямом смысле этого слова не обнаружено.

Деревенская община начала складываться в процессе внутренней колонизации ранее неосвоенных земель, и истоки ее относятся к X-XI вв. Соответственно, и термины communitas и Gemeinde в более ранний период не встречаются в источниках. В раннее средневековье преобладающим типом аграрных поселений опять-таки были обособленные хутора или небольшие группы дворов. Это было "время редкого человека". Относительно примитивные и экстенсивные способы обработки земли побуждали мелких земледельцев время от времени менять место жительства, и у них не возникало потребности создавать большие и стабильные аграрные коллективы. Если общинные аграрные распорядки и существовали в раннее средневековье, то они имели второстепенное, периферийное значение. Жители одной местности периодически собирались на судебные сходки, на которых решались споры и подвергались наказанию преступники. Самоорганизация населения диктовалась прежде всего заботами о соблюдении права и обычаев.

Положение коренным образом изменилось после того, как в период демографического подъема стали раскорчевывать и расчищать новые земельные массивы, на которых и были основаны деревни. Значительное их число возникло под властью светских господ-рыцарей, которые стремились сконцентрировать сельское население вокруг своих замков и укреплений и которые были заинтересованы в выработке новых аграрных порядков, предполагавших общинную организацию.

Таким образом, формирование сельской общины, создание поселений деревенского типа, их распространение на новые территории послужили основой для превращения мелких земледельцев и скотоводов в крестьянство в собственном смысле слова. Этот процесс был тесно связан с укреплением феодальных отношений. Нетрудно видеть, что оформление общины явилось составной частью генезиса корпоративной структуры общества, присущей феодализму (возникновение городов-коммун и цехового строя, сплочение групп людей в "братства", fraternitates, своего рода союзы взаимопомощи, основание духовно-рыцарских орденов, зарождение университетов; объединялись даже преступники и др. маргиналы).

Важнейшей социально-религиозной формой объединения К., как и других верующих, был церковный приход; сплошная и устойчивая сеть приходов покрывает карту католической Европы начиная с IX-X вв. Индивид, не являвшийся в начале средних веков частицей корпорации, был в большой "мере предоставлен самому себе и мог опираться преимущественно лишь на сородичей и семью или искать защиты у могущественного покровителя. Изменения в структуре родовых и семейно-брачных отношений, происходившие под воздействием церкви, вели к перестройке имущественных прав, к их относительной индивидуализации. Направляя этот процесс, церковь облегчала отчуждение семейных земельных владений в свою пользу, и на протяжении раннего средневековья сумела сконцентрировать в своих руках огромные массивы возделанной земли.

Констатируя существование в средневековой Англии довольно широкого права К.ина в распоряжении семейным имуществом, А. Макфарлен выдвинул тезис об английском "индивидуализме" и пришел на этом основании к выводу, что в Англии вообще не было К. в обычном их понимании. Правильнее было бы говорить о необходимости более точного и гибкого истолкования тех прав, какие сохраняли К.е в средние века. К.ин на Западе, по-видимому, не был поглощен общиной и располагал определенными, хотя и ограниченными возможностями для индивидуального проявления своей личности; подчиняясь этосу семьи и родства, индивид вместе с тем полагается прежде всего на собственную инициативу.

Попытки самоорганизации К. выразились в создании ими союзов или "сговоров" (conjurationes), призванных защищать своих участников от широко распространенных в раннее средневековье нарушений права. Эти объединения, в отличие от сельских общин последующего периода, строились не на хозяйственной и территориальной общности, но на основе индивидуального вхождения в conjuratio, которое было сопряжено с принесением взаимных клятв верности. Государственная власть, светские магнаты и церковь боролись против крестьянских союзов, расценивая их как противоправные и греховные.

Понятие "крестьянство", как оно сложилось в Восточной Европе при переходе к Новому времени, неправомерно переносить на К. средневекового Запада. В особенности ошибочно квалифицировать последних как "крепостных". Крепостной человек в России XVI-XIX вв. был во всех отношениях бесправен, поставлен вне официального общества и рассматривался исключительно в качестве объекта эксплуатации и имущественных сделок. Между тем К.е на Западе, при всех ограничениях их юридических и материальных прав, сколь существенными подчас эти ограничения ни были, не являлись ни холопами, ни рабами, хотя не раз юристами предпринимались попытки приравнять К. к рабам. (Свобода и несвобода).

Французский серв или английский виллан, выполнявшие повинности в пользу сеньора и признававшие его власть, не могли быть лишены земельного надела и хозяйства; они не могли подвергаться произвольной эксплуатации сверх того, что было установлено обычаем поместья. Не господский произвол, но обычай - система неписаных и освященных стариною норм, в соблюдении которых были заинтересованы и К.е, и их господа, регулировал отношения обеих сторон. Западноевропейский К.ин был ограничен в своих правах и подчас находился в чрезвычайно приниженном положении, но не был бесправен. Его зависимость от господина могла расцениваться как несвобода (что резко отличало его статус от статуса горожанина, не говоря уже о привилегированном положении сеньоров), но эта несвобода не имела ничего общего с бесправием раба или крепостного.

Представители церковной и государственной элиты видели в К.ах одну из важнейших составных частей общества. Согласно учению о тройственной социальной организации, получившему признание начиная с XI в., laboratores ("трудящиеся") или aratores ("пахари") были столь же неотъемлемой опорой монархии, как и oratores ("молящиеся", т.е. духовенство и монашество) и bellatores ("воины", т.е. рыцарство). Разумеется, К.е представляли собой низший разряд в этой триаде, но их жизненная необходимость для функционирования социального целого была неоспорима.

Деревенская община, когда она, наконец, сложилась, представляла собой в известном смысле самоуправляющийся коллектив, решавший свои внутренние дела. В немецкой поэме на латинском языке Ruodlieb (XI в.) описывается, в частности, сельский суд над преступником; его судят сами К.е, и их сеньор здесь не упомянут. Отношения в пиренейской деревне Монтаю, быт которой засвидетельствован показаниями ее жителей, отвечавших на вопросы инквизиторов (нач. XIV в.), определялись преимущественно соперничеством между двумя местными кланами, тогда как их непосредственный сеньор, а равно и другие светские и церковные господа оттеснены в сознании К. на второй план. Крестьянство, согласно своей социально-экономической природе, неизбежно подчиняется возвышающейся над ним власти, что вовсе не исключало элементов самоуправления. "Горизонтальные" социальные связи играли в системе феодально-корпоративного устройства не менее важную роль, нежели связи "вертикальные".

Пожалуй, в наибольшей степени способность сельских жителей к самоорганизации может быть прослежена на примере Исландии. Разбросанные по отдельным хуторам свободные исландцы создали разработанную правовую систему, регулировавшую все без исключения стороны их социальной жизни. В Х-ХШ вв. Исландия была разделена на "четверти", жители которых регулярно собирались на судебные сходки-тинги и ежегодно присутствовали на обшеисландском альтинге. Над ними не возвышалось никакой власти, и все общественные дела вершились их предводителями при участии народа. Лишь в 60-е гг. ХШ в. Исландия признала над собой верховенство норвежской монархии.

Средневековая деревня представляла собой замкнутый и во многом самодовлеющий мирок со специфическими для его обитателей способами восприятия действительности, системой поведения и культурными (фольклорными) традициями.

Картина мира крестьян

К.е - "люди без архивов и истории", лишенные доступа к письменности, оставались на протяжении всего средневековья "немотствующим большинством" населения Европы. Поэтому реконструкция их духовной жизни крайне затруднена. Деревенский фольклор, записанный уже в Новое время, на протяжении средневековья изменялся, хотя и медленно, и восстанавливать на основе поздних записей представления и верования К. - операция, сопряженная с немалым риском. Те элементы мировоззрения К., которые известны историкам, нашли отражение в сочинениях образованных, как правило не воспринимавших его непредвзято. (При этом нужно учесть, что ученые XVIII-XIX вв., даже такие авторитеты, как братья Гримм, при записи фольклора К. "очищали" его от того, что находили "грубым" и недостойным письменной фиксации). Пережитки язычества и верования К. изображались церковными авторами в виде разрозненных суеверий и безусловно осуждались.

Важную роль среди верований К. играл культ мертвых. В средние века верили, что между живыми и мертвыми существует постоянная связь, выходцы с того света, как тогда были убеждены, посещают мир живых, рассказывают о своем состоянии за гробом, просят содействия для облегчения участи их душ, либо отстаивают свои имущественные интересы. С другой стороны, некоторые живые, умирая лишь на короткий срок, странствуют по загробному миру и приносят оттуда, после своей реанимации, вести, существенно важные для живущих. Среди визионеров были люди разных сословий, в том числе и К.е. Английский К. по имени Турчилл утверждал в нач. XIII в., что его душа побывала на том свете. Однако показательно, что рассказ его был очень сбивчив и неясен до тех пор, пока он не побеседовал с приходским священником; очевидно, последний предложил ему некую схему повествования, и, как гласит латинская запись "Видения Турчилла", после беседы с пастырем рассказ К.ина сделался более вразумительным и последовательным. На страницах этого видения как бы встречаются и переплетаются две традиции - ученая и народная.

Культ мертвых тесно смыкался с культом плодородия. К.е верили в то, что для обеспечения хорошего урожая и приплода скота необходимо прибегать, наряду с трудовыми усилиями, к магическим действам. Поэтому сельские колдуны и колдуньи были неотъемлемым элементом деревенского общества. В их услугах нуждались, но вместе с тем остерегались их злокозненности. Отсюда двойственное отношение к ведьмам. Различали между зловредными и добрыми колдунами и знахарками, и, как явствует из протоколов итальянской инквизиции конца средних веков, между "благими" и "недобрыми" колдунами разыгрывались символические битвы, исход которых, как верили К.е, отражался на урожае.

Центральная категория картины мира К.ина - труд. В эпоху христианского средневековья труд расценивался как одно из важнейших средств достижения спасения души. Если разные виды трудовой деятельности церковными моралистами оценивались неодинаково, то крестьянский труд неизменно получал наивысшее одобрение. В "Беседе" английского епископа Эльфрика (нач. XI в.), высказываются о своих занятиях ремесленник, купец, пахарь и др.; все они восхваляют свою деятельность. Заключая, Учитель говорит: "Мы предпочтем жить с тобой, пахарь, ибо ты всех кормишь своим трудом". И точно так же Гонорий Августодунс-кий, расценивая шансы представителей разных слоев общества на спасение, предрекал осуждение рыцарям-разбойникам и угнетателям, купцам и ремесленникам, которые живут обманом, и утверждал, что наибольшая надежда войти в рай - у К., поскольку они в поте лица добывают хлеб насущный ("Светильник", нач. XII в.).

Восхваление крестьянского труда - общее место в церковной литературе на протяжении всего средневековья. Красочно иллюстрированные календари часословов, изображая трудовые занятия, присущие тому или иному месяцу, воспевают труд пахаря, жнеца, К.ина, засевающего зерно в землю. Санкционируя приниженное социальное положение К., феодальное общество в лице своих церковных теоретиков как бы воздавало должное тем, кто своим трудом его кормил.

К.ин ближе к земле, чем любой другой член общества. Эта его близость была сродни изначальной нерасчлененности субъекта и объекта приложения его трудовых усилий. Он ощущает свою принадлежность к земельному наделу, на котором трудились его предки, с этой землей он находится в интенсивном взаимодействии и не мыслит себя вне постоянного с нею обмена и общения. Таковы условия, порождавшие мифопоэтическое и магическое восприятие природы. Культ природных сил был настолько глубоко укоренен в сознании К., что церкви так и не удалось его подавить. В народной версии христианства сохранялись в латентном виде хтонические и анимистические мотивы.

Соответственно и время в восприятии К. было по преимуществу аграрным, подчиненным сельскохозяйственным циклам. На аграрное время налагалось время церковное, и в результате этого симбиоза часть дохристианских праздников была санкционирована церковью. "Большое" время истории почти вовсе не воспринималось. Периоды относительного материального достатка сменялись периодами неурожаев и голода, и эти колебания, обусловленные низким уровнем производительных сил, налагали неизгладимый отпечаток на сознание и поведение К.

Определенные изменения претерпело и восприятие пространства. Согласно языческим верованиям, мир, населенный и культивируемый людьми, окружен миром хаоса, обиталищем чудовищ и других враждебных человеку сил. Этот последний по ночам вплотную подступает к человеческим жилищам, при свете дня отходя на далекую периферию. Изучение топонимики сельских поселений христианского периода позволяет предположить, что эти два мира приобрели теперь более стабильную структуру. Но в целом местности, не заселенные и не возделываемые (леса, пустоши, горы и холмы), воспринимались как чреватые опасностью: они слыли обиталищем злых духов, диких зверей, разбойников и поставленных вне закона преступников. Этот расположенный за деревенской околицей враждебный мир служил источником страхов, которые порождали всякого рода фантазии.

Средневековое крестьянство, образовывавшее экономический фундамент общества, в своей массе было зависимым. Но формы и степени этой зависимости широко варьировались. В ряде регионов Европы долго сохранялись традиции свободы, унаследованные от варварской эпохи, и сельское население, поставленное перед угрозой подчинения частным господам и государственной власти, упорно ему сопротивлялось. Однако эти выступления обычно были составной частью более сложных политических конфликтов; таково восстание Стеллинга в Саксонии в разгар борьбы за власть между преемниками Карла Великого (40-е гг. IX в). Движение "березовоногих" - биркебейнеров в Норвегии в последней четверти XII в. было спровоцировано борьбой за престол между самозванцем и законным королем. На протяжении длительного времени сельское население Дитмаршена (Фрисландия) сохраняло свою независимость от господ, сломленную в конце концов вооруженным вмешательством феодалов и церкви.

От этих традиций дофеодальной свободы нужно отличать новые тенденции, которые проявились во второй половине средних веков и были связаны с формированием мелкого товарного производства и с ростом крестьянского самосознания. Во время восстания Уота Тайлера (Англия, 1381 г.) крестьянские вожаки ставили риторический вопрос: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, где был дворянин?". Игнорируя различия между религией и социальной практикой, К.е обосновывали свои требования об освобождении отличной зависимости ссылками на священные тексты. К.е были убеждены в том, что их труд делает их свободными.

Обострившиеся во второй период средних веков социальные противоречия порождали, особенно в условиях политических кризисов и войны, серию крестьянских восстаний, в ходе которых неуемную жестокость проявляли как К.е, так и расправлявшиеся с ними господа. Эти выступления К., как правило, были обречены на неудачу. Наиболее мощное и широкое из этих восстаний - Крестьянская война в Германии 1525 г., происшедшая в условиях начавшейся Реформации. Это мощное выступление К. сопровождалось взрывом ненависти с обеих сторон, и вождь Реформации Лютер призывал истреблять К. "как бешеных собак". Чуть ли не единственным в истории средневековой Европы успешным выступлением К. за свое освобождение было восстание в Каталонии во второй половине XV в.; их успеху способствовал антагонизм между королевской властью и дворянством. "Дурные обычаи", символизировавшие приниженную зависимость К. от господ, были отменены.

Социальная природа крестьянства побуждала его искать сверхъестественных заступников. Таких покровителей они видели прежде всего в святых, которых воспринимали преимущественно в качестве носителей магического начала. Принцип, коего они при этом инстинктивно придерживались, - do ut des: они рассчитывали на то, что в ответ на их дары, молитвы и поклонения реликвиям святых последние в свою очередь ниспошлют им урожай, приплод скота, здоровье и успех.

Далеко не все верующие почитали святых как носителей высшего религиозно-нравственного идеала. Способность святого творить чудеса они ставили превыше всего. Предельный случай своеобразного перетолкования и вульгаризации святости - поклонение жительниц сельской местности в районе Лиона св. Гинефору, который, как выяснил инквизитор Этьен де Бурбон (сер. XIII в.), оказался борзой собакой: верили, что этот "святой" исцеляет больных младенцев. В отличие от стройной иерархии творений, утверждаемой учением церкви, сознание К. допускало возможность сближения святого с животным, равно как и нарушение незыблемой, казалось бы, противоположности святых и бесов.

Осознавая свое тяжелое приниженное общественное положение, К.е обычно возлагали надежды на королей. Так, немецкие К.е на протяжении столетий верили в то, что давно умершие императоры Фридрих 1 или Фридрих II восстанут из своих усыпальниц, для того чтобы принести народу свободу и благополучие. К.е многих стран Европы, бунтуя против господ, требовали восстановить справедливые законы, которые якобы были введены добрыми королями прошлого. Начиная с XII или XIII в. во Франции и Англии народ видел в короле чудотворца, прикосновение которого способно исцелить больных золотухой. Толкуя на свой лад христианское учение, К.е утверждали, что Христос своею крестной мукой освободил всех людей и, следовательно, сделал К. свободными. Выдвигая те или иные требования входе восстаний, вожаки К. заявляли, что эти требования полностью согласуются с евангельским учением.

"Отродье Каина", "потомки Хама"

Если оценка К. церковью была, как мы видели, противоречива(относясь к ним настороженно как к полуязычникам, с трудом усваивавшим азы истинной веры, духовенство вместе с тем восхваляло их в качестве кормильцев всего народа, давая им шансы на спасение, и даже, устами многих своих представителей, отрицая правомерность сервильной зависимости), то представители других сословий относились к К.ам с презрением и враждебностью. В глазах вагантов (XII-XIII вв.), К.е находятся вне культуры и потому не заслуживают того, чтобы их считали людьми. В г.оэзии вагантов мужик - глупое, невежественное и отвратительное чудовище, и эти поэты всячески над ним издеваются.

Но и в рыцарской поэзии К.е, как правило, не удостаиваются более снисходительной оценки. Рыцари, живущие за счет эксплуатации и ограбления сельского населения, проявляют к нему высокомерное пренебрежение, смешанное с опаской и ненавистью. В отдельных случаях мотив враждебности рыцаря к К.ам выступал в несколько смягченной форме, но неизменной оставалась мысль о том, что К.е, собственно, находятся на периферии человеческого общества или вообще вне его, - слишком велик был контраст между системами ценностей благородных и черни. Этот контраст исключал взаимопонимание. Слова восставших нормандских К., приписываемые им автором XII в. Васом: "Мы такие же люди, как и наши господа. Мы обладаем такими же членами и таким же телом, что и они сами. И также можем страдать",- едва ли могли быть всерьез восприняты этими господами.

Средневековые К.е, естественно, были лишены прямого доступа в литературу. В Германии, где процесс феодального подчинения К. шел медленнее, чем во Франции, в XI в. были записаны на латыни поэмы Unibos ("Однобычий") и Ruodlieb. Обе они сочинены, по всей вероятности, клириками, сочувствующими К.ам. Герой первой из этих поэм, К.ин, владеющий одним быком, - хитрец, обманувший священника, управителя поместья и сельского старосту. В другой поэме более сложного содержания встречается эпизод, который происходит в деревне. Жизнь в ней явно идеализирована, здесь фигурирует богатый К.ин, способный устраивать пиры и достойно принимать гостей. В центре внимания обеих поэм - не социальные различия, но противопоставление людей, морально достойных, людям нечестным.

Отдельные исследователи принимали немецкую поэму Вернера Садовника "Крестьянин Хельмбрехт" (XIII в.) за "крестьянскую поэму" и даже слышали в ней "громовые раскаты" будущей Крестьянской войны. Но подобное толкование необоснованно. Скорее перед нами - притча о блудном сыне, "вывернутая наизнанку". Юный Хельмбрехт, сын зажиточного К.ина, носящего то же имя, воображает себя незаконным отпрыском благородного рыцаря, отказывается, вопреки увещеваниям отца, "пачкать" себя сельским трудом и примыкает к банде разбойников, которые тоже выдают себя за рыцарей. Этот выскочка из крестьянского сословия получает по заслугам и, изувеченный разгневанными К.ами, возвращается в с>ол<отца, но старый Хельмбрехт отказывает ему в приюте. Поэма завершается сценой казни юного Хельмбрехта и поучением, согласно которому каждый должен оставаться в своем собственном сословии. Поэма носит не "революционный", а консервативный характер; она рисует жалкую участь того, кто нарушает сложившиеся отношения и желает себя облагородить, прибегая к обману.

В то самое время, когда была сочинена эта поэма, немецкий проповедник Бертольд Регенсбургский обращался к К.ам с поучением: "Ты - земледелец, а возможно, желал бы быть судьей или князем. Но если бы все мы сделались князьями, то кто стал бы возделывать землю?" По-видимому, в эту эпоху несколько усилилась социальная мобильность, и подобные высказывания были направлены на утверждение незыблемости феодального общества и его сословных перегородок. В поэме "Крестьянин Хельмбрехт" воспеваются сельский труд и честный богобоязненный земледелец; бунтари же, намеренные порвать со своим наследственным статусом, безусловно осуждаются.

Ощущение культурной пропасти, которая разделяла К. и возвышавшуюся над ними элиту, к концу средних веков все более осложнялось осознанием социальной противоположности верхов и низов. Если в поэме немецкого поэта XIII в. Нейдхарта оценка К. не лишена амбивалентности, то в произведениях его последователей К.е рисуются исключительно в негативных тонах. Для обоснования правомерности зависимости К. нередко искали исторические прецеденты. Так, несвободу К. Каталонии объясняли тем, что во времена Карла Великого сельское население Испании якобы не оказало ему поддержки в войне против мусульман. Грех Хама, посмеявшегося над наготой отца, послужил предлогом для оправдания крестьянской несвободы.

Крестьянин как индивид

В текстах раннего средневековья сельские жители фигурируют в виде обезличенной массы. Между тем в исландских "семейных сагах" свободные хуторяне-бонды выступают в качестве индивидов, которые, повинуясь общеобязательным правовым и нравственным нормам, вместе с тем обладают собственными характерами и действуют самостоятельно, полагаясь преимущественно на свои силы и поддержку друзей и близких. Герои саг более всего озабочены поддержанием своего личного достоинства и чести и готовы жестоко мстить за малейшие посягательства на них. Сага, возникавшая в виде устного предания и лишь со временем трансформировавшаяся в литературный текст, была продуктом интенсивной творческой активности бондов. Нам не известны авторы саг, но очевидно, что образованные клирики, которые, скорее всего, сочиняли саги, были выходцами из той же социальной среды, какую они описывали в своих произведениях.

Поэма англичанина Уильяма Ленгленда "Видение Уильяма о Петре Пахаре", пронизанная христианской символикой, воспевает достоинство К. и их труд. Поэма, несомненно, отчасти выражает умонастроения К. XIVB., облекая их, однако, в форму, продиктованную ученой культурой.

Особенно интересен случай с итальянским деревенским мельником по прозвищу Меноккио, который был привлечен к суду инквизиции в кон. XVI в. В руки Меноккио попали некоторые тексты религиозного содержания и другие книги, и в результате размышлений над ними у него сложилась своеобразная религиозная философия, которая была расценена инквизицией как ересь. Меноккио погиб на костре. По мнению К. Гинзбурга, наиболее интересным для историка народной культуры конца средневековья является не доморощенное учение этого мельника, а способ усвоения и переработки им прочитанного. Он как бы ставил перед изучаемыми текстами собственную "сетку координат", продиктованную не ученой религией, но народным мировидением. Вопреки суждению тех историков, которые полагают, что культурные модели формировались в средние века исключительно на верхах общества, постепенно распространяясь затем в низших его слоях, мы видим в данном случае не простую вульгаризацию идей, полученных из ученой литературы, но их активную и относительно самостоятельную переработку сознанием простолюдина.

О представлениях К. о жизни и смерти, об их оценке семейных отношений и повседневного быта рассказывают вышеупомянутые протоколы инквизиции, которая расследовала ересь катаров в Монтаю. Эти протоколы представляют собой редкий случай, когда историку удается глубже проникнуть в сознание К. При чтении записей допросов К. вырисовывается целая серия индивидуальностей, различающихся между собой поведением и отношением к жизни. От XV в. сохранилось свидетельство немецкого К.ина о его встречах с выходцами с того света, напоминающее другие многочисленные рассказы о видениях; но это сообщение записано им самим и не подверглось обработке духовным лицом. Из подобных разрозненных и, к сожалению, крайне немногочисленных текстов вырисовываются контуры крестьянского мировидения, отличавшегося от официальной доктрины.

Памятники позднего средневековья спорадически дают возможность обнаружить различия в поведении отдельных К. перед лицом господина и в отношениях коллектива общинников с сеньором. Любопытно, что в тех случаях, когда в художественной литературе этого периода имитируется обмен речами между знатным господином и К.ном, в уста последнего, как правило, образованные авторы влагают слова и выражения, исполненные почтительности, покорности и страха.

Напротив, в позднесредневековых немецких Weistiimer - "уставах", которые записывались на судебных собраниях в деревнях при участии крупного землевладельца и представителей К. и фиксировали их повинности и обычаи поместья, можно усмотреть тенденцию К. разговаривать со своим господином на равных; они отстаивают свои права. Отмечая это расхождение в разных категориях памятников одного времени, М. Тох полагает, что авторы поэтических произведений стремились символически восстановить то традиционное социальное неравенство, нарушения которого имели место в реальной действительности. Принадлежность к общине давала К.ам новые возможности для обоснования и отстаивания своего социального статуса и имущественного положения.

Вопрос о степени выделения индивида из безликой массы К. (такой она остается в силу особенностей исторических источников) неясен. Не симптоматичен ли в этой связи казус Мартена Герра, лангедокского К.а XVI в.? Этот молодой человек покинул семью и деревню и пребывал в странствии в течение нескольких лет. Когда он, наконец, возвратился, ни его жена, ни ее родственники и соседи не сомневались в том, что перед ними - подлинный Мартен Герр. Лишь возникновение спора из-за обладания участками земли породило подозрение, что возвратившийся - другое лицо. Самое поразительное то, что мнения многочисленных свидетелей разделились, и тулузский парламент (высшая судебная инстанция провинции) был склонен признать аутентичность самозванца. Обман был раскрыт внезапным возвращением подлинного Мартена Герра. Не дает ли этот эпизод, описанный председателем суда, оснований для предположения, что интерес к индивидуальности не был развит в среде К.?

Социальная культура средневековья выступает прежде всего, как строго определенное взаимодействие социальных групп, основанное на сочетании прав на землю с местом в обществе. Средневековая культура формировалась на основе натурального хозяйства замкнутого мира сельского поместья, неразвитости товарно-денежных отношений.

В дальнейшем основой культуры все более становится и городская среда, бюргерство, ремесленное цеховое производство, торговля, денежное хозяйство.

Отношения сеньора и вассала строятся на основе договоров, семейных связей, личной верности, преданности и покровительства. Эти отношения образуют общество. С образованием централизованных государств оформляются сословия, составляющие структуру средневекового общества- духовенство, дворянство и остальные жители, позднее названные "третьим сословием" - народом. Духовенство заботится о душе человека, дворянство занимается государственными делами, народ - трудится.

Сущность культуры любой эпохи прежде всего выражается в представлениях человека о себе самом, своих целях, возможностях, интересах.

В средневековой культуре эти представления во многом формировали деятели церкви. Они стремились общественные отношения объяснить по образцу отношений человека и бога. Подчинение, смирение, покорность становятся главными ценностями общественной жизни, которые проповедует христианское духовенство.

Важным элементом социальной культуры является монашество. Оно олицетворяет переход от общинного ожидания царства Божия на земле к достижению индивидуального спасения путем аскетической совместной "святой" жизнедеятельности.

Для второй сословной группы-дворян характерны иные представления о человеке и его месте в мире. Рыцарский идеал предполагает знатное происхождение, такие качества, как храбрость забота о славе, чести, стремление к подвигу, благородству.

В период средневековья люди накапливали богатства, добывали ценности, потом приобретали землю и т.д. Свободные крестьяне, вынужденные -в силу различных материальных и духовных причин - искать себе покровителей, передавали свои земли монастырям, церкви или каким-либо могущественным людям, обретая взамен поддержку и защиту. Крестьяне не отдавали свои земли насовсем. Они оставались жить и трудиться на этих землях. Но до акта передачи крестьяне были владельцами, собственниками земли. Они могли ею так или иначе распоряжаться, а после передачи земли монастырю или светскому господину "сидели" на этой земле уже лишь в качестве держателей. Иначе говоря, людей, которые обрабатывали землю, получали с нее какую-то часть дохода, но другую часть дохода они отдавали господину в виде так называемой "феодальной ренты".

Крестьяне были подвластны своему господину и землей распоряжаться уже не могли.

Из документов, сохранившихся в монастырских архивах Германии, Англии, Франции и других стран Европы, явствует, что монахи были рачительными хозяевами и заботились о том, чтобы вся документация у них содержалась в порядке. В этих грамотах обычно писалось вот что. "Я, такой-то, во имя спасения души дарю свою землю, расположенную там-то и там-то, или село, находящееся там-то, такому-то монастырю, посвященному такому-то святому" т.е.покровителю этого монастыря.

Конечно, не сами крестьяне их составляли. Они составлялись в монастырских канцеляриях - людьми, которые умели читать и писать, хоть и на "корявой, кухонной" латыни. И все же эти формулы в значительной мере отражали сознание и самих крестьян. И исходя из этого, что мы знаем о средневековой культуре, мы вправе предположить, что эти люди, крестьяне, дарили землю не только для того, чтобы обрести защиту и помощь в этой жизни.

Несомненно, и такие мотивы присутствовали в их сознании и были среди существенных факторов их поведения, но они заботились и о том, что с точки зрения человека этой эпохи было важнее свободы и независимости, важнее общественной безопасности и материальной обеспеченности.

Они заботились о спасении своей бессмертной души. Человек дарил землю не просто монастырю. Он дарил эту землю тому святому, чье имя носил монастырь, т.е.и монахов, в нем живших, и мирян, подвластных ему. Человек передавал право на свою землю святому - для того чтобы спасти свою бессмертную душу.

У людей в средние века была другая "картина мира" определявшего их поведение. Были иные представления о жизни и смерти. И не знали они более настоятельной заботы, чем забота о том, что будет с ними по окончании земного пути. Для средневекового человека это была сфера высших ценностей, сфера высших критериев человеческого поведения.

В 11-12в.в.в Западной Европе было распространено учение о трехфункциональном делении общества. Согласно этому учению, общество состоит из трех "орденов". Первый "орден" - те, кто молятся. Это духовенство и монахи. Второй "орден "- те, кто ведет войну, воины, будущее рыцарство. Оно в начале средних веков только начинало формироваться. И третий "орден" - те, кто пашут землю или трудятся. Молящиеся, воюющие и трудящиеся-землепашцы - такова структура общества. Каждый,орден, общества не мог существовать сам по себе, поскольку одни, молящиеся, молятся за спасение душ всех других. Другие охраняют общество от распада и от нападения внешних врагов, а третьи, землепашцы, естественно, кормят не только себя, но и все общество.

Таким образом все "ордена" нужны друг другу. И "дом Божий", как говорили тогда, нерасчленим, а венцом его является монарх, король.