Литературная критика 20 века. Литературная критика. оборудования, компьютерных программ и т. д

: «Достоевского я читал как родного, как своего…». И дело не столько в полном приятии транслируемых мыслей, сколько в подспудном иррациональном ощущении чего-то выверенного, настоящего – такого, чему сразу даёшь право на жизнь, чему потом можно посвятить время, чтобы логически достраивать и «додумывать», – и, как ни странно, упрямый ум впоследствии всегда подтверждает верность первого спонтанного чувства.

Несмотря на кажущуюся необычность оценок или суждений, на многочисленные утверждения о «спорности» или «ошибочности» взглядов критика мы не найдём ни одного места в его книге, которое подлежало бы дисквалификации за подтасовку фактов или называние «чёрного» – «белым». Энциклопедическая точность, быстрота реакции, отсутствие описательности, смелость, редкий дар называть вещи своими именами – без утаиваний и подтекста – вот характеристика «литературного портрета» самого Ю. Павлова. Не лишне будет добавить, что некоторые из упомянутых черт сегодня считаются моветоном. Итак, перед нами настоящий критик – трезво мыслящий, живой, неравнодушный, чутко откликающийся на явления современности, вдумчиво анализирующий факты уходящей действительности.

Заслуга Ю. Павлова и в том, что многие статьи его книги повествуют о ныне действующих литераторах – а всегда трудно писать «о живых», о тех, кто ещё сегодня творит и смотрит тебе в глаза – готовый опровергнуть неосторожное слово или неверную оценку, кто ещё не поставил точки, кто активно развивается.

Открывается книга интереснейшим и нестандартным размышлением о Василии Розанове, без которого, по слову Ю. Павлова, «любой серьёзный разговор о литературе, истории, России немыслим». В связи с именем философа звучат имена Ф. Достоевского, К. Леонтьева, Н. Страхова. Смысловыми точками, задающими линию жизненного и творческого пути автора «Опавших листьев», становятся религиозно-церковная культура, восприятие личности через Бога, через «культы» семьи, дома, народа, Родины.

Добавляя свои штрихи к портрету В. Кожинова , Ю. Павлов упоминает В. Розанова и М. Бахтина как мыслителей, определивших творческую судьбу Вадима Валериановича, – таким образом, становится понятна логика расположения статей в книге. Несмотря на то, что в основе статьи о В. Кожинове, по признанию Ю. Павлова, «лоскутное одеяло» из статей и набросков предыдущих лет, обнаруживаем целостный исследовательский пласт. Обращают на себя внимание детали, воспроизводящие обстановку замалчивания 60-летия В. Кожинова. Отталкиваясь от них, с уверенностью можно сказать, что автор книги был одним из тех, кто уже в 80-е годы оценил масштаб личности В. Кожинова, и более того – подтвердил это делом, ещё тогда написав первую статью о нём. Рассматривая этапы становления В. Кожинова-мыслителя, Ю. Павлов старается подходить к фактам биографии критика непредвзято, затрагивая и «запретные» темы, например, вопрос русско-еврейских отношений. На фоне портрета главного героя – В. Кожинова – даны оценки и характеристики многим явлениям литературы, истории и философии.

Статьёй о Михаиле Лобанове опрокинуто мнение о том, что в современной критике нет подлинных богатырей, людей, у которых совпадают слово и дело. Ведущий идеолог «русской партии», М. Лобанов через свою личную творческую судьбу пронёс чувство сопричастности судьбе народной, религиозно-духовное восприятие мира. Это отчётливо просматривается в сравнениях с современниками. Например, жилищные условия у многих русских критиков оставляли желать лучшего – в случае В. Кожинова и М. Лобанова это были квартиры, в которых проживало по 13-15 человек. И неслучайно возникают параллели с известным эссе «Полторы комнаты», с историческими фактами «завоевания Москвы» в 20–30-е годы, в том числе, заселения в арбатские квартиры тех, кто впоследствии будет жаловаться на несправедливые притеснения. Духовная автобиография М. Лобанова помещается и в контекст мемуаров «шестидесятников», например, Ст. Рассадина. Не будем опережать события и дадим будущим читателям этой книги самолично увидеть «инаковость» мнений, суждений и образа существования людей, живших в одну эпоху, но как будто бы в разных измерениях. Мера, которою меряют события, людей, собственную жизнь М. Лобанов и Ст. Рассадин, – разная, и для каждого она в той или иной степени определяет их личную судьбу. В этом легко убедиться. Принцип «писать с любовью» воплотился во всех работах М. Лобанова, «не покидавшего передовую» отечественной литературы, – не случайно статья Ю. Павлова продолжает этот принцип, только уже применительно к самому М. Лобанову.

Образцом принципиального подхода к фактам литературы служит статья Ю. Павлова, анализирующая размышления одного «эстетствующего интеллигента» о В. Маяковском. Те самые розановские «мелочи», из которых складывается целое, позволяют читателю составить «общее представление о времени, Маяковском, о многом и многих». Хлестаковскому подходу к оценкам русской литературы, «сарновской “лапше”» Ю. Павлов противопоставляет работы В. Дядичева и других честных и непредвзятых исследователей.

Прослеживая творческий путь «одного из лучших критиков второй половины XX века», И. Золотусского, Ю. Павлов попутно затрагивает проблемы сути критики, её разновидностей, свободы и самостоятельности мысли. Отмечая колоссальную работоспособность и весомый вклад И. Золотусского в историю русской критики, Ю. Павлов поверяет работы мыслителя временем, отмечая несомненные заслуги автора книги о Н. Гоголе, его смелые, точные высказывания о литературе в многочисленных статьях, однако приводит и некоторые суждения критика о политических и культурных деятелях XX века, вызывающие принципиальное несогласие. На поставленные вопросы Ю. Павлов даёт собственные аргументированные ответы, предвидя, впрочем, что они вызовут несогласие как И. Золотусского, так и многих других.

Сквозь разговор о веке XX в книге проступают голоса из XIX века: К. Аксакова, А. Хомякова, Н. Страхова и других, – «услышанность» которых стремится усилить Ю. Павлов. Так, например, суждения В. Лакшина о воле и неволе, применительно к «лагерной прозе», проходят «проверку» мыслями К. Аксакова, изложенными в статье «Рабство и свобода», а в целом творчество потенциального преемника А. Твардовского на посту главного редактора «Нового мира» – отношением к народу, русской литературе и истории. В отличие от тех, для кого В. Лакшин остался вечно «левым», Ю. Павлов сумел увидеть свидетельства «поправения» критика на краю земной жизни. Интересно сравнение творческого пути В. Лакшина с линией развития мировоззрения В. Белинского, которого друзья-западники перед смертью упрекали в «тайном славянофильстве». Такая чуткость к твоим работам – редкий подарок, выпадающий не всякому литературному критику. В связи со сказанным хочется привести одно из признаний автора книги: «Я 20 лет пишу преимущественно “в стол”…» Будет ли прочитан Ю. Павлов – критик и литературовед, – столь внимательный к чужим книгам?

Личность «костромского критика» И. Дедкова проступает на фоне оппозиций «Москва – провинция», «личность – масса», «семья – бездетность», «государственность – неприязнь к государству», выстроенных Ю. Павловым. «Дисциплинированный» (по слову В. Бондаренко) И. Дедков получает сразу много характеристик – русский, советский, либеральный. Сам критик разделял литературную деятельность на «сухой остаток» – написанное – и на то, что в счёт не идёт: «борьба за должности, суета, речи, заседания». Ю. Павлов обращает внимание на другое: факты биографии И. Дедкова, его отношение к отцу, к жене, детям, провинции, продажности, предательству и, анализируя пройденный критиком путь, приходит к выводу, возможно, для многих звучащему неожиданно: «…И. Дедков как отец и муж мне видится гораздо значительней как личность, чем И. Дедков-критик. В первом качестве он до конца «провинциал», «моральный консерватор», русский человек».

В статье о Ю. Селезнёве – одном из самых заметных критиков 70 – 80-х гг. XX века, – Ю. Павлов выдвигает на первый план «незаметные» или искажённые страницы его творческой биографии, во-первых, подчёркивая, что ещё в годы обучения на историко-филологическом факультете Краснодарского пединститута Юрий Иванович «выделялся среди студентов обширнейшими и разносторонними знаниями, полемическим даром»; во-вторых, отмечая, что вся последующая литературная деятельность могла взойти только на «краснодарской почве»; в-третьих, обозначая большую положительную роль В. Кожинова в судьбе критика; в-четвёртых (а по смысловому наполнению – во-первых), справедливо утверждая, что в критических статьях, книгах, на посту редактора серии «ЖЗЛ», на путях к постижению Ф. Достоевского и всей русской литературы Ю. Селезнёв был настоящим подвижником, человеком принципиальной честности и колоссальной работоспособности. Рассматривая отношение к Ю. Селезнёву, выразившееся в мемуарах и статьях современников, Ю. Павлов выделяет высказывания Ю. Лощица, А. Казинцева, точно уловивших сущность этого «витязя, русского защитника, заступника» и указывает на фактографические неточности, неувязки А. Разумихина и С. Викулова.

Создавая литературно-критические портреты, Ю. Павлов всегда обращается «к истокам» личности – выявляет скрытые или явные причины, заставившие критика вступить на тот или иной путь. По такому же принципу создан образ «ударника критического труда» В. Бондаренко. Критик, побиваемый своими и чужими за широту взглядов, за обращение к крамольным именам из «чужого» лагеря был проницательно назван «врачевателем любовью» за попытки найти родственные души и тягу к свету в тех, кого давно зачислили в «литературные тролли». И пусть с иронией говорит Ю. Павлов о необходимости литературной «порки», «размазывания», «убивания» – в действительности он совершает обратное: возрождает, защищает и обеляет незаслуженно очернённое.

Литературный портрет А. Казинцева отражает многочисленные грани внутреннего мира этого незаурядного мыслителя, назвавшего критику «искусством понимания», и является не только ответом А. Немзеру, С. Чупринину и другим «принципиально неадекватным» в оценке А. Казинцева, но и ещё одним точным штрихом в исследовании литературного процесса, утверждающим художественность, не замутнённую социальностью, не искорёженную перекосом в сторону формализма. Осмысливая различные рассуждения А. Казинцева о тех или иных авторах, Ю. Павлов вычленяет единый закономерный критерий, применимый к отечественной литературе – «русская матрица». Вне её оказываются национальный эгоцентризм В. Гроссмана, видящего в истории первой половины XX века, переполненной трагедиями разных народов, исключительно еврейскую трагедию; «игру на понижение» и искусственность творчества В. Маканина последних десятилетий; «новая мифология» А. Вознесенского, Е. Евтушенко, А. Рыбакова, В. Войновича, В. Аксёнова, И. Бродского, А. Дементьева и др. Возвращение в лоно критики сегодняшнего публициста А. Казинцева – надежда Ю. Павлова, которую, возможно, не оставит без внимания герой его статьи.

Уважением к таланту и преданности русскому делу проникнут портрет Сергея Куняева, посвятившего свою литературную судьбу восстановлению истинной истории русской литературы XX века. Серьёзная работа в архивах легла в основу уникальных материалов, переворачивающих штампованные версии событий 1920-х–30-х гг. Открытие имён Павла Васильева, Алексея Ганина, Пимена Карпова, Василия Наседкина и др., максимально приближенная к реальности история жизни и смерти С. Есенина, точные оценки творчества Н. Тряпкина, В. Крупина, Л. Бородина, В. Галактионовой, немедленные отклики на явления современности – это и многое другое, выходящее из-под пера Сергея Куняева, вместили страницы «Нашего современника» и других изданий. Верным служителем отечественной литературе, «русскому делу» с «редкой для нашего времени верой в Слово и Человека» вырастает перед нами фигура С. Куняева. И становится очевидной неизбежность перемен, вызванных его подвижнической деятельностью.

О катастрофическом положении современного есениноведения, идеологических перекосах, небрежности и намеренных искажениях творческого пути одного из самых любимых русских поэтов говорит Ю. Павлов в статье «Есениноведение сегодня». Несмотря на весь абсурд пародийно-уничижительной гиппиусовской формулы «Пил, дрался – заскучал – повесился», многочисленные «воспоминания» и литературоведческие изыски воспроизводят именно эту издевательскую схему, умножающую на ноль наследие русского гения. Рассматривая вопросы тайны смерти С. Есенина, об отношении поэта к России, политике, к существующей власти, критик приводит примеры иного – философско-метафизического, православного подхода, осуществлённого в работах Ст. и С. Куняевых, Ю. Мамлеева, М. Никё, Ю. Сохрякова, Н. Зуева, А. Гулина и др., способных служить образцом лучших традиций отечественной мысли.

В статье «Дмитрий Быков: Чичиков и Коробочка в одном флаконе» подчёркивается «шестидесятничество» автора книги о Пастернаке. Ю. Павлов даёт исчерпывающе точные характеристики как «зеркалам» Бориса Пастернака – М. Цветаевой, А. Блоку, В. Маяковскому, А. Вознесенскому, так и его героям – Юрию Живаго, в первую очередь.

На примерах многочисленных фактографических, логических и прочих ошибок Ю. Павлов вскрывает «фантазийную основу» суждений Дмитрия Быкова и его «ПТУшный уровень» знания литературы. Критик защищает от комментариев Быкова «одного из самых достойных государственных мужей России XIX века» – Константина Победоносцева, напоминая, что за время его правления число церковных школ в России увеличилось с 73 до 43 696, а количество обучающихся в них выросло в 136 раз; Ю. Павлов указывает на забытое сегодня, а именно: то, что Обер-прокурор Святейшего Синода уже в своё время точно определил суть либеральной демократии.

Надо сказать, что в отличие от остальных критиков, получивших в книге «Критика XX–XXI вв.» по одному литературному портрету, премированный «трудоголик» Дмитрий Быков, вероятно, сообразно объёму написанных им за довольно короткий период «кирпичей», посвящённых кумирам интеллигенции – Б. Пастернаку и Б. Окуджаве, – оказывается в центре сразу двух статей Ю. Павлова. Нетрудно понять, что импульсом к созданию этих работ послужило возмущённое «не могу молчать» как реакция на искажение ценностей отечественной литературы, на искажение фактов русской истории.

В статье «Дискуссия “Классика и мы”: тридцать лет спустя» Ю. Павлов призывает видеть в классике не «критический-критикующий» реализм, а «духовную реальность», напоминая о завете М. Лобанова постигать литературу через высшие устремления души, искать «не обличение, а (…) глубину духовно-нравственных исканий, жажду истины и вечных ценностей». На красноречивых примерах творчества Э. Багрицкого, В. Маяковского, Вс. Мейерхольда, Д. Самойлова автор статьи проводит мысль о том, что более чем через тридцать лет не утрачивают своей значимости высказывания Ст. Куняева, М. Лобанова, С. Ломинадзе, И. Роднянской; что формально завершившись 21 декабря 1977 года, дискуссия о классике и о русской литературе продолжается и не может быть окончена, поскольку мир между «завоевателями», «маркитантами» и защитниками духовного наследия отечественной культуры невозможен.

Троящаяся личность А. Твардовского вырастает сквозь призму реалий того времени, в преломлении воспоминаний В.А. и О.А. Твардовских, статьи В. Огрызко – Ю. Павлов комментирует разночтения и даёт ответы на спорные вопросы, возникающие при обращении к фигуре бывшего редактора «Нового мира». Автор «Страны Муравии», помещённый в один ряд с создателями «Погорельщины», «Котлована», «Истории дурака» заметно проигрывает и в смелости, на которой настаивают В.А. и О.А. Твардовские, и в объективности, о чём свидетельствует в конце жизни сам А.Т. Твардовский. Снимаются и другие наслоения румян, «высокие скороговорки», адресованные редактору новомировской вотчины. В этом приходят на помощь «Рабочие тетради» А. Твардовского и проверенные по разным источникам свидетельства современников.

Отклик Ю. Павлова на книгу В. Пьецуха «Русская тема» носит подзаголовок «Сборник мерзких анекдотов». Книга видится критику очередным звеном в дискуссии о классике, заново вспыхнувшей в последнее десятилетие, очередным залпом, дискредитирующим лучших представителей русской литературы. Пафос рецензии Ю. Павлова на В. Пьецуха напоминает пафос И. Ильина, защищающего А. Пушкина от желающих узреть его «малость и мерзость», свести жизнь гения к серии анекдотов. А ещё возникает в памяти ответное слово А. Синявскому Р. Гуля «Прогулки хама с Пушкиным» – такое же протестное слово тем, в ком неукротима тяга увидеть в русской жизни не поэзию, а уродство, предмет для насмешек, «тьму египетскую». В каком-то смысле книга Пьецуха и есть «прогулка хама по садам российской словесности», хама, пытающегося насадить мифы о всеобщей нелюбви к Достоевскому, о есенинской страсти к самоубийству, о подпольно-антисоветском «колобке»-Пришвине. И снова, как в случаях с Б. Сарновым, Д. Быковым, вскрыты Ю. Павловым предсказуемые русофобские схемы, вопиющие неточности, вольные интерпретации, преподнесённые «глупо, бесчестно, непрофессионально», без всякого серьёзного обращения к художественным текстам. Не без иронии замечает критик, что разницы между условным «убогим», играющим, прикидывающимся Пьецухом в маске и Пьецухом-«просвещённым» автором совершенно не ощущается.

Ряд «антигероев» из книги «Критика XX–XXI веков» замыкает А. Разумихин, опубликовавший мемуарную статью, посвящённую известным ему лично современникам. Ю. Павлов обращает внимание на то, что в работе А. Разумихина фигурирует вымышленная, но весьма красочно описанная автомашина М. Лобанова, вымышленные характеристики Кабанихи и Катерины, которых никогда не было и не могло быть в книге «Островский» (ЖЗЛ), вымышленная «невостребованность» Д. Асанова, В. Коробова, В. Калугина, вымышленные критерии оценки творческих судеб, вымышленные ситуации, невозможные, если исходить из хронологии событий, из опубликованных и не опубликованных фактов; вымышленные нелепые языковые конструкции бывшего профессионального редактора. Такое «затмение ума и совести» «литературного инопланетянина» А. Разумихина критик считает ничем иным, как саморазоблачением человека, причисляющего себя к стану «русских патриотов».

Противоречивое отношение к учебнику М. Голубкова «История русской литературной критики XX века» высказано Ю. Павловым в рецензии с подзаголовком «Удачная неудача». Озвучивая единственную относительную удачу этой неудачной книги, Павлов делает попытку «выправить» воссозданный М. Голубковым литературный процесс 1960–1970-х гг., добавляя недостающие штрихи и линии, недостающие имена, устраняя фактические ошибки, очевидные алогизмы и отказывается от дальнейшего подробного разбора учебника ввиду несоответствия его ни заявленному разделу литературоведения (учитывая различия между историей критики и историей литературы), ни необходимой научной кондиции.

Герои книги, «живущие» в разных статьях, будто бы связаны между собой незримыми нитями. То там, то здесь возникают В. Розанов, В. Кожинов, Ст. Куняев, С. Куняев, М. Лобанов, В. Бондаренко и др. в связи с тем или иным явлением, с той или иной фигурой. Это говорит о целостности литературного пласта русской критики, взятого Ю. Павловым и помещённого под одну обложку. Фактически, он и сам – один из тех, кто определяет литературный процесс сегодня. По ссылкам на различные статьи, книги, прочие источники, приводимым Ю. Павловым в качестве иллюстраций к различным темам, можно изучить не только историю критики, но и историю русской литературы XX века. Это чтение наполняет энергией, даёт духовный заряд, просветляет душу и приводит в порядок мысли, учит культуре литературно-критического мышления и вдохновляет на занятия критикой.

Каждая статья Ю. Павлова – миниатюрная диссертация, обоснованное и фактоёмкое полноценное исследование, в сжатом виде представляющее итог большой работы – глубокого и серьёзного проникновения в тему. Сейчас подобные системные и качественные исследования встречаются не во всяких диссертациях. Такая книга – приговор тем критикам, которые строят свои доказательства на одной цитате и ловле «словесных блох» в текстах коллег. Если использовать классификацию И. Золотусского, то метакритику Ю. Павлова можно отнести к философской. Тем, кто говорит о критике как о вторичных проявлениях, исходящих от неудавшихся писателей, можно предъявить книгу «Критика XX–XXI веков», в которой есть подлинная философия, подлинная литература, ответы на важнейшие вопросы и требования современной русской жизни.

Упомянутые в книге В. Кожинов и А. Твардовский считали критический дар более редким, нежели писательский. И сегодня, когда доля книг, посвящённых русской критике, по отношению к колоссальному потоку прозы невероятно мала, мы отмечаем выход книги Ю. Павлова «Критика XX – XXI веков: Литературные портреты, статьи, рецензии» как значительную веху современного литературного процесса. Эта книга – ответ на вопрос: что получится, если быть критиком-профессионалом и в применении своих принципов руководствоваться не полумерами и соображениями минутного удобства, не боязнью непонимания или привычными стереотипами, а быть честным и последовательным до конца, оставаясь самим собой.

(Шпаргалка)

Ирина Ж. Феминистская литературная критика (Документ)

Шпаргалки на гос.экзамен по экологии для студентов СФУ специальности 280201 (Документ)

Ответы к ГОСу по агроэкологии (Шпаргалка)

Козлова Т.И., Никулина М.Ю. Русский язык. Ответы на экзаменационные билеты. 9 класс (Документ)

Ответы на билеты к зачету по физкультуре (Шпаргалка)

Ермасова Н.Б. Деньги, кредит, банки. Ответы на экзаменационные вопросы (Документ)

Ответы по управлению государственной собственностью на основе рыночной стоимости (Шпаргалка)

n3.doc

1. Литерату́рная кри́тика - область литературного творчества на грани искусства (художественной литературы) и науки о литературе. Занимается истолкованием и оценкой произведений литературы с точки зрения современности (в том числе насущных проблем общественной и духовной жизни); выявляет и утверждает творческие принципы литературных направлений; оказывает активное влияние на литературный процесс, а также непосредственно на формирование общественного сознания; опирается на теорию и историю литературы.

Историко-критический процесс происходит преимущественно в соответствующих разделах литературных журналов и других периодических изданий, поэтому тесно связан с журналистикой этого периода. В первой половине века в критике преобладали такие жанры, как реплика, отклик, заметка, позже основными стали проблемная статья и обзор. Представляют большой интерес рецензии А. С. Пушкина - это краткие, написанные изящно и литературно, полемичные произведения, свидетельствовавшие о стремительном развитии русской литературы. Во второй половине преобладает жанр критической статьи или цикла статей, приближающегося к критической монографии.

Белинский и Добролюбов, наряду с «годовыми обозрениями» и крупными проблемными статьями, также писали рецензии. В «Отечественных записках» Белинский в течение несколько лет вел рубрику «Русский театр в Петербурге», где регулярно давал отчеты о новых спектаклях.

Разделы критики первой половины XIX века складываются на базе литературных направлений (классицизм, сентиментализм, романтизм). В критике второй половины века литературные характеристики дополняются социально-политическими. В особый раздел можно выделить писательскую критику, которая отличается большим вниманием к проблемам художественного мастерства.

На рубеже XIX - XX веков активно развиваются промышленность и культура. По сравнению с серединой XIX века значительно ослабляется цензура, вырастает уровень грамотности. Благодаря этому, выпускается множество журналов, газет, новых книг, увеличиваются их тиражи. Литературная критика также испытывает расцвет. Среди критиков большое количество писателей и поэтов - Анненский, Мережковский, Чуковский. Вместе с появлением немого кино рождается кинокритика. До революции 1917 г. выпускалось несколько журналов с рецензиями на фильмы.

[править] XX век

Новый культурный всплеск происходит в середине 1920-х гг. Закончилась гражданская война, и молодое государство получает возможность заняться культурой. На эти годы приходится расцвет советского авангарда. Творят Малевич, Маяковский, Родченко, Лисицкий. Развивается и наука. Крупнейшая традиция советской литературной критики первой половины XX в. - формальная школа - рождается именно в русле строгой науки. Главными ее представителями считаются Эйхенбаум, Тынянов и Шкловский.

Настаивая на автономии литературы, идее независимости ее развития от развития общества, отвергая традиционные функции критики - дидактическую, моральную, общественно-политическую, - формалисты пошли вразрез с марксистским материализмом. Это привело к концу авангардного формализма в годы сталинизма, когда страна стала превращаться в тоталитарное государство.

В последующие 1928–1934 гг. формулируются принципы социалистического реализма - официального стиля советского искусства. Критика становится карательным инструментом. В 1940 году был закрыт журнал «Литературный критик», распущена секция критики в Союзе писателей. Теперь критика должна была направляться и контролироваться непосредственно партией . Во всех газетах и журналах появляются колонки и отделы критики.

Известные русские литературные критики прошлого

Белинский, Виссарион Григорьевич (1811-1848)

Павел Васильевич Анненков (1813, по другим данным 1812-1887)

Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889)

Николай Николаевич Страхов (1828-1896)

Николай Александрович Добролюбов (1836-1861)

Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868)

Николай Константинович Михайловский (1842-1904)

31 . Если политическая ситуация в стране переменилась в 1985 г., то литературная ситуация становится принципиально иной с 1987 г. С этого времени и до 1992 г. страницы толстых литературно-художественных журналов запоминаются произведениями «возвращенной» или «задержанной» литературы. В связи с этим резко возрастает читательский спрос на «толстые» журналы, начинается журнальный бум. Многие писатели, недавно являвшиеся кумирами публики, имевшие большую и всегда положительную рецензионную прессу, утрачивают свой прежний статус, не выдержав творческой конкуренции с М.Булгаковым, Е.Замятиным, В.Набоковым, Б.Пастернаком, И.Шмелевым, Б.Зайцевым. Эта обстановка актуализировала литературную критику в самом напряженном и горячем ее выражении. Литераторы, еще недавно объединенные противостоянием политическому застою и литературной бездарности, резко размежевались. Произошедшая перегруппировка литературных сил из недавних единомышленников сделала оппонентов, со временем оказавшихся даже в разных писательских союзах. В усложнившемся литературном процессе стремился разобраться С.И.Чупринин. Свою литературно-критическую деятельность он начал в 1980-е годы и стал известен как автор годовых литературных обзоров. Ему принадлежит книга о современных литературных критиках, которая называется «Критика-это критики: Проблемы и портреты» 1989 г. В этой этапной работе он справедливо подчеркнул роль литературно-критической индивидуальности в развитии литературы. Книга «Настающее настоящее: Три взгляда на современную литературную смуту» 1989 г. стала результатом раздумий критика о литературной жизни новой эпохи. В этой и в других работах он утверждает, что новая литературная ситуация постоянно испытывает взаимопроникновение двух векторов: литература бедна, а литературная жизнь богата. Критик спорил с теми авторами, которые видели главные конфликты времени в противостоянии сталинистов и антисталинистов, людей культуры и «детей Шарикова», честных и бессовестных, талантливых и бездарных. Ни одна из этих оппозиций, по мнению Чупринина, не отражала особенностей литературного процесса на рубеже 1980-1990-х гг., поскольку каждый из «лагерей» включал в себя разные политические, психологические, творческие типажи. Он отмечал, что «застойные» годы оказались комфортнее для литературы, чем новая эпоха гласности и свободы слова. Чупринин приходит к выводу, что литература должна звать не к консолидации на основе ненависти к «инородцам», а к сотрудничеству людей, думающих по-разному. Именно такой подход удается осуществлять Чупринину на посту редактора журнала «Знамя» с 1994 г. Поистине бойцовским духом оказался пропитан публицистический журнал «Огонек»., главным редактором которого являлся В.Коротич. В русле «огоньковской» эстетики, разоблачавшей последствия сталинизма и застоя в литературном деле, оформилась позиция журналов «Знамя» (редактор Г.Бакланов) и «Октябрь» (редактор А.Ананьев). Другую позицию, связанную с пропагандой русской патриотической идеи и патриархальной старины, заняли журналы «Молодая гвардия» (редактор А.Иванов), «Наш современник» (редактор С Куняев), «Москва» (редактор М.Алексеев). Публикации в этих журналах дали импульс многим дискуссиям и спорам, аргументами в которых служили оскорбительные аттестации оппонентов и передергивание цитат из статей противника. Эти споры многие критики определили как очередное противостояние «западников» и «славянофилов», называвших друг друга «русофобами» и «русофилами». В идеалах русофилов многое импонировало: они славили русскую старину, культивировали роль семьи и дома в обществе, призывали к восстановлению в своих правах христианской морали. Однако все эти достоинства сопрягались у части литературных критиков с проявлениями шовинизма, с обвинениями во всех смертных грехах людей с «нечистой» кровью, для которых было придумано ругательное слово «антипатриоты». Литераторы из противоположного стана- известные писатели и критики- позволяли себе признания, не всегда льстящие национальному самолюбию. Они напоминали, что В.Белов в повести «Привычное дело»,высоко оцененной в свое время «Новым миром» Твардовского, не только восторгался своим героем, но писал о нем с болью и горечью. Особенно остро эти споры проявились в организованных «Литературной газетой» «Диалогах недели» 1989г. Два критика, представлявших два противоположных мнения на литературно-общественную ситуацию, сходились в редакции, и начиналась словесная дуэль. Критики старались говорить о литературе, но выходили на темы, волновавшие общественное сознание тех лет: Ленин, Троцкий, Бухарин, марксизм и Россия, советская история и т.д. В 1990 г. рубрика «Диалог недели» исчезла в силу своей воинственности. Во многом полемический дух конца 1980-х годов перекочевал в литературно-критические сборники тех лет. Так, например, книга «Неоконченные споры», выпущенная издательством «Молодая гвардия» в 1990 г., вышла под рубрикой «Литературная полемика». Сборник создавался на рубеже 1980-90-х гг. вот почему он одновременно итожил прошедшее литературное десятилетие с его крайностями позиций, стремлением монологизировать любой диалог, запальчивым уходом из литературы в политику. Он открывал новые пути литературной жизни 1990-х с ее подчеркнутой аполитичностью, желанием вернуться в лоно эстетических исканий, с ее «смешением языков». Характерна в этом смысле венчающая книгу статья С.Аверинцева «Старый спор и новые спорщики». Ученый видит выход из бесконечной полемики в том, чтобы люди почувствовали себя «объединенными ситуацией спора, как занятия человеческого», «должен быть какой-то минимум солидарности, объединяющей людей просто потому, что они люди». Происходило неслыханное смешение жанров. Экономист Г.Попов рецензировал роман А.Бека «Новое назначение» и переходил к критике административно-командной системы. Обсуждался роман В.Дудинцева «Белые одежды»,и в роли литературных критиков оказались ученые-генетики, которых волновала драматическая история своей науки. О романе А.Рыбакова «Дети Арбата» писали историки, получившие посредством художественного текста относительный «доступ» к прежде запретным историческим источникам сталинской эпохи. Приверженцам эстетической критики тоже открывалось колоссальное поле деятельности. Необходимо было откликнуться на давние произведения, только что становившиеся явлениями современной литературной деятельности- произведения «возвращенной» литературы. Важно было проследить за процессом «выхода» многих молодых литераторов из «андеграунда» и оценить их творчество уже в новом качестве- как авторов, пришедших из неподцензурных изданий в солидные сборники и журналы. Интересно было констатировать новое «внутри» самих литературных текстов, и прежде всего окончательное вызревание отечественного соц-арта и постмодернистского художественного мышления.

32. Молодые литераторы- «выдвиженцы» 1990-х годов- Л.Пирогов, В.Курицын, М.Золотоносов и др. свободны в выражении своих идей, в выборе объектов критического анализа. Они вернули литературную критику в лоно филологической науки. Они владеют широкими пластами историко-литературного материала, что позволяет им взглянуть на современные тексты во всей их многомерности и многогранности. «Молодые» критики пишут много и часто, а это порой оборачивается недостатком аналитической глубины. Эстетическим мерилом для многих молодых критиков и читателей является культурологический и филологический журнал «Новое литературное обозрение» , который выходит с 1992г. Само название журнала- НЛО- указывает на связь новой литературы и новой критики с некими неопознанными пока еще объектами, требующими серьезного осмысления и внятного объяснения. По мнению многих читателей, «НЛО» соединяет в себе придирчивую строгость в отборе текстов, свойственную «Отечественным запискам», очевидную эстетизацию литературных явлений, воспринятую от «Весов», бескомпромиссность «Нового мира» эпохи Твардовского. Если бы в отделе рецензий не проскальзывала иногда грозная и безапелляционная интонация «напостонцев», журнал можно было бы считать достойным увенчанием литературно-критических исканий 20 века. Литературная критика сегодня уже пережила времена, когда ей можно было себя стыдиться. Заканчивается пора бесконечной перемены оценочных знаков. Очень медленно, но все же исчезает со страниц литературно-критических изданий «партийное» и «классовое», сопровождавшее нашу литературу многие десятки лет. Еще недавно появление новых скандально-возбуждающих материалов меняло полностью представление публики о писательской личности. Не без помощи литературной критики читатель был готов отказаться от Маяковского, Шолохова, Фадеева и даже М.Горького. Сейчас очевидно, что эти и другие советские писатели- прежде всего художники со своей драматической судьбой, со своим образным миром, до конца не прочувствованным и не понятым нами. Вплотную приблизившись к культурологии, литературная критика оказывается сегодня на пороге интересных открытий, переставая, наконец-то быть заложницей вечности «у времени в плену». Литературная критика сегодня- это «открытая книга». Она открыта не только для чтения и обсуждения, Нои для разнообразных версий своего продолжения. Именно она сулит новые повороты литературной жизни. Отслеживать, фиксировать и объяснять происходящее предстоит филологам.
4 . Что же такое символистская критика?

Брюсов первоначально хотел добиться полного освобождения искусства от науки, религии и общественных интересов. Он искренне считал, что символизм - это только литературная школа (статья «О речи рабской», 1904). Но другие символисты вскоре раскрыли политический подтекст своего желания «разгрузить» искусство от политической тенденции. Л.Л. Кобылинский, выступавший под псевдонимом «Эллис», писал в 1907 году в журнале «Весы», что царский манифест 17 октября 1905 года удовлетворяет всем требованиям. Именно теперь, в условиях думской гласности, можно было оставить искусство в покое и покончить с дурной традицией

XIX века, когда искусство постоянно совалось в общественные дела. Символистской критике в общем были свойственны идеалистические представления о мире, что имело свое неоценимое позитивное значение: противопоставляя себя непримиримой идеологии социализма, символисты смогли не только передать культурные традиции прошлых веков, но и выстроить свою уникальную концепцию эстетики и философии искусства, поэтому символисты с их позиций разрабатывали жизненно важные вопросы о «пересоздании» жизни посредством искусства, о его «теургическом» (т.е. созидающем), «онтологическом» (способном быть «основой мира») и «эсхатологическом» (как средстве спасения человечества от конечной гибели) значениях.

Символисты опирались на философию Канта, Беркли, Фихте, неокантианца Риккерта, Штейнера, Кьёркегора и в особенности на Шопенгауэра («Мир как воля и представление») и Ницше («Так говорил Заратустра»). Именно используя формулы Шопенгауэра, символисты развивали свое учение об онтологическом значении искусства, о его роли в обновлении мира; они широко использовали в своих теоретических построениях учение Шеллинга о бессознательности творчества поэта-провидца, несущего на себе отблеск животворящей «абсолютной мировой идеи».

Обращение символистов к проблемам формы, «инструментализации языка» безусловно давало положительные результаты. Субъективно они совершенствовали форму ради создания «литургического» языка, языка жрецов, но объективно они оттачивали и совершенствовали русский поэтический язык, значительно обогащали рифмы и ритмы, были мастерами формы. Можно многое принять у символистов в области отыскания новой энергии в словах, борьбы со стилистическими штампами, «румяными эпитетами». Правы они и в том, что смысл слов бывает многозначен, трудноуловим, что постижение новых смысловых значений раздвигает перспективы поэтического творчества.

Весьма справедливыми были высказывания Брюсова о стиле, истории рифмы, ритма, стихосложения. Важны рассуждения В. Иванова о том, что в каждом произведении искусства, даже пластическом, «есть скрытая музыка», каждому произведению «необходимо присущи ритм и внутреннее движение». В. Иванов заявлял, что «истинное содержание художественного изображения всегда шире его предмета», но далее утверждал, что искусство «символично», «для ума необъятно», «божественно». Однако в целом мысль о несводимости содержания произведений к предмету, сюжету и теме верна и заслуживает внимания.

А. Белый и В. Иванов старались разъяснить, что такое символизм наиболее полно. В. Иванов писал, что символ «многолик, многосмыслен и всегда темен в последней глубине»

(«По звездам»). Он считал, что стихотворение Лермонтова «Из-под таинственной холодной полумаски...» означает не встречу на маскараде, как имел в виду Лермонтов, а мистическое обнаружение Вечной женственности. А. Белый указывал, что центр тяжести в эстетике символисты «переносят от образа к способу его восприятия». Блок говорил: «Врубель видел сорок голов Демона, а в действительности их не счесть». То есть все дело в субъективном восприятии.

А. Белый заявлял, что познание вытекает из названия вещи. Познание - это установление «отношений между словами», которые впоследствии «переносятся на предметы», соответствующие словам («Магия слов»). Его не смущает, например, абсурдность утверждений: «Всякое познание есть фейерверк слов, которыми я наполнил пустоту», «творческое слово создает мир» («Символисты»). Символисты восставали против «предметных понятий», рожденных в практике, их привлекал язык магов, жрецов и волхвов («Блажен, кто слышит нас», - говорил

К. Бальмонт, («Поэзия как волшебство»)). Как же символисты представляли себе свое место среди различных литературных течений и направлений?

Всю историю мировой литературы они рассматривали как прелюдию к символизму. Даже в 1910 году А. Блок еще заявлял: «Солнце наивного реализма закатилось; осмыслить что бы то ни было вне символизма нельзя» (доклад «О современном состоянии русского символизма»).

Не раз они подчеркивали свои исторические связи с романтизмом. Брюсов в статье «Ключи тайн» (1904) писал: «Романтизм, реализм и символизм - это три стадии в борьбе художников за свободу» (имелась в виду свобода творчества).

Таким образом, символизм назывался третьей стадией истории русской и всякой другой литературы. Некоторые символисты толковали «триаду» как возврат к неоромантизму. Брюсов опирался в своей эстетике на немецких романтиков и французских символистов. В. Иванов свою теорию драмы, культ Диониса заимствовал через Ницше у немецких романтиков. Учение об «иронической» стилизации, игре различными планами в искусстве символисты заимствовали у

Ф. Шлегеля. Если формула романтизма хорошо выражается стихом Лермонтова «В уме своем я создал мир иной и образов иных существованье», то у символистов мы найдем ее полную утрировку: Ф. Сологуб говорил, что «весь мир - одно мое убранство» («Мои следы»). Романтический эгоцентризм Брюсов выражал так: «Создал я в тайных мечтах Мир идеальной природы...».

Символисты, и в частности А. Блок в речи «О романтизме» (1919), склонны были расширительно толковать романтизм как вечно живое чувствование и видение мира. Литературные направления оказывались лишь одним из частных случаев романтизма (например, таким случаем для них был йенский романтизм). Такое толкование также давало возможность объявить символизм сегодняшним романтизмом. Символизм действительно был связан с разнообразными формами романтизма в русской и мировой литературе. С йенскими романтиками сопоставлял их М. Горький в своих каприйских лекциях по русской литературе. До появления символизма с брюсовскими сборниками теоретическими предтечами самого направления были

В. Соловьев и Д. Мережковский. Поэтому целесообразно рассмотреть их критические работы.

Особенности ранней символистской критики

Русские символисты любили и умели писать статьи о литературе и искусстве. Даже если мы будем вспоминать только главнейшее, то не сможем обойти «О причинах упадка...», «Вечные спутники», «Две тайны русской поэзии» Д. Мережковского, «Горные вершины» К. Бальмонта, «Литературный дневник» Антона Крайнего (3.Н. Гиппиус), «Далекие и близкие» В. Брюсова,

«По звездам» и «Борозды и межи» В. Иванова, «Символизм», «Арабески» и «Луг зеленый» Андрея Белого, две «Книги отражений» И. Анненского, «Лики творчества» М. Волошина, «Русские символисты» Эллиса. А сколько еще осталось на страницах тогдашней прессы, чтобы быть вспомненным лишь много лет спустя, а то остаться в памяти немногих специалистов! И это притом, что критиков-профессионалов среди символистов почти не было, - все эти статьи и книги писались почти исключительно людьми, уже зарекомендовавшими себя на поприще изящной словесности.

Почему так происходило? Что заставляло писателей не только создавать собственные художественные миры, но и анализировать творчество современников и предшественников? Зачем нужно было объясняться с читателями логическим и «общепонятным» (хотя далеко не всегда общепонятным) языком, когда то же самое можно было сделать волей и мастерством творца?

Ответ на эти вопросы мы найдем лишь в том случае, если всмотримся в ту эпоху, когда русские символисты выходили на литературную арену, а потом объясняли читателям смысл и логику своей собственной работы и того переворота в искусстве, который она принесла с собой.

5. Литературно-критическая деятельность B.C. Соловьёва неразрывна с судьбой символизма в отечественной поэзии рубежа XIX-XX вв.

В историю русской культуры Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) вошел прежде всего как великий философ-идеалист. Однако «чистой» философией он занимался достаточно недолго. В его богатейшем литературном наследии широко представлены и поэзия, и литературная критика, и публицистика. Заметное влияние на становление миросозерцания Соловьева оказал профессор философии Московского университета П. Д. Юркевич.

Главные литературно-критические работы Соловьева были напечатаны в журнале «Вестник Европы», который приобрел среди современников репутацию «профессорского» с явной либеральной ориентацией.

Литературно-критическая деятельность Соловьева в основном охватывает последнее десятилетие его жизни и может быть разделена на два периода: 1894-1896 и 1897-1899 гг. В первом периоде Соловьев предстает именно как критик, исповедующий так называемое «эстетическое » направление, во втором - как теоретик «судьбы поэта». Основная сфера деятельности критика - отечественная поэзия. В центре его внимания те, кто так или иначе оказал воздействие на поэтическое творчество самого Соловьева, - Пушкин, Тютчев, Фет, А. Толстой, Полонский. Философско-критические статьи, посвященные русской поэзии, имели своеобразное введение. Им стали две основополагающие для Соловьева работы по эстетике - «Красота в природе» и «Общий смысл искусства» (1889-1890). В первой статье красота раскрывалась как «преображение материи через воплощение в ней другого, сверхматериального начала» и рассматривалась как выражение идеального содержания, как воплощение идеи. Во второй статье характеризовались цели и задачи искусства, а художественное произведение определялось как «ощутительное изображение какого бы то ни было предмета и явления с точки зрения его окончательного состояния или в свете будущего мира». Художник, по Соловьеву, является пророком. Существенным во взглядах на искусство у Соловьева становится и то, что истина и добро должны быть воплощены в красоте. По словам Соловьева, красота отсекает свет от тьмы, «только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира».

Несомненным творческим достижением Соловьева стало философское эссе «Поэзия Ф.И.Тютчева» (1895). Оно явилось этапным в понимании и интерпретации поэзии Тютчева и оказало большое влияние на ранних символистов, причислявших великого лирика к своим предшественникам. Соловьев попытался раскрыть перед читателями несметные сокровища философской лирики, заглянуть в тайны его художественного поэтического мира.

Соловьев является не только корифеем русской философской критики рубежа XIX - XX вв.,но и ее подлинным основателем. Впервые задачи «философской критики» он сформулировал в статье о поэзии Я. П. Полонского. Критика не должна исследовать индивидуальность писателя, «индивидуальность есть неизреченное», раскрыть индивидуальность нельзя, можно только указать, чем индивидуален тот или

иной художник. Соловьев доказывал, что философский анализ не подчиняет художественное произведение схеме, внутри которой оно обречено служить иллюстрацией какого-либо тезиса, а восходит к его объективной смысловой основе. Цель философского разбора заключается в уяснении того, какой луч сущей Красоты озаряет мир его созданий.

И с этой точки зрения лирика у Соловьева выступает как искусство не субъективное, а укорененное в вечности и живущее верой в вечную ценность запечатляемых состояний.

Влияние Соловьева на «младших» символистов (Блок, Белый, С. Соловьев), на создание ими историко-литературной концепции поэта-пророка, является неоспоримым. Символисты в свою очередь создали своеобразный культ Соловьева, провозгласив его не только великим философом, но и великим пророком. Представления Соловьева о целостности творческого пути писателя, о «святости» художественной деятельности, о высочайшей ответственности художника перед человечеством, о великом и неизбывном долге гения оказали огромное влияние на этику и эстетику XX столетия, на русскую культуру в целом.
В работе «Общий смысл искусства» Соловьев писал, что задача поэта состоит, во-первых, «в объективации тех качеств живой идеи, которые не могут быть выражены природой», во-вторых, «в одухотворении природной красоты», в-третьих, в увековечении этой природы, ее индивидуальных явлений. Высшая задача искусства, по Соловьеву, заключалась в том, чтобы установить в действительности порядок воплощения «абсолютной красоты или создание вселенского духовного организма». Завершение этого процесса совпадает с завершением мирового процесса. В настоящем Соловьеву виделись лишь предвестия движения к этому идеалу. Искусство как форма духовного творчества человечества сопрягалось в своих истоках и завершениях с религией. «На современное отчуждение между религией и искусством мы смотрим, - писал Соловьев, - как на переход от их древней слитности к будущему свободному синтезу».

По мнению Соловьева, художник, писатель, поэт служат совершенной красоте и только через нее - добру и истине («О значении поэзии в стихотворениях Пушкина», 1899). Этим выводом Соловьев стремится «снять» противоречие между взглядами адептов «чистого искусства» и «утилитаристов». Вместе с тем требуемое от художника прозрение в смысл мироздания предполагает нравственное перерождение, нравственный подвиг («Судьба Пушкина», 1897, «Мицкевич», 1898, «Лермонтов», 1899). Эстетика Соловьева окрашена в оптимистические тона, подчас утопична (в частности, почти не затрагивает мучительные расхождения этических и эстетических критериев в практике искусства). Однако Соловьев-критик не чувст-вителен к личности художника, который «прозревает» мир объективного идеала именно в облике собственного неповторимого мира. Погруженный в мистическое созерцание запредельного совершенства, Соловьев-критик мало интересовался выражением трагических коллизий человеческого существования в современной прозе, расценивал Л. Толстого как бытописателя-натуралиста, в Достоевском видел гл. обр. религиозного мыслителя, не постигая его художественной новизны («Три речи в память Достоев-ского», 1881-83). Откровением человеческой души в ее созвучии с живой душой природы, с мировым строем Соловьев считал лирику (цикл статей об А. А. Фете, Ф. И. Тютчеве, А. К. Толстом, Я. П. Полонском). Основные темы «чистой лирики» (природа и любовь) раскрыты Соловьевым в соответствии с его учением о вечной женственности, всеединстве и переосмысленной им пла-тонической философией Эроса («Смысл любви», 1892-94). Поэтически-художественная одаренность Соловьева выразилась в ряде его философских творений, особенно предсмертных («Жизненная драма Платона», 1898, «Три разговора…» и «Краткая повесть об Антихристе», 1900), в которых мироощущение Соловьева приобретает напряженно-катастрофический, эсхатологи-ческий характер.
33. Окончательно сформировалась фельетонная критика. Она соединяла черты беллетрического репортажа, а с другой стороны черты научной статьи, тяготеющей лекции. Главная цель критики- формирование читательских вкусов. У критики фельетониста острый, хлесткий, остроумный стиль. Они не всегда пользовались уважением, но к ним прислушивались. Рождаются модернистские литературно-критические концепции. Появляются литературно-критические работы В.Соловьева, Анинского, Розанова, которые обращались к широкому культурологическому контексту. Начинают свои выступления критики марксистского направления. Это Плеханов, Боровский. В литературно-критическом процессе участвуют русские религиозные поэтики- Булгаков, Франк, Ильин. Их работы налагались на дискуссии. Литературные оценки тяготели к общечеловеческим началам, призывали к гуманизму и считали литературу высшей. Утвердились новые формы для выражения критических оценок, а именно поэтические клубы и литературные кафе. В критических спорах практически участвовали все писатели. Каждое направление в критике имело свою аудиторию. Литературная критика официоза создавала «неистребимые», «нетленные» писательские репутации. Можно было только хвалить, невзирая на уровень их произведений. Литературная критика этого типа прибегала к вялой полемике, к равнодушно-благостным образам. Цвета критического стиля этой поры - черный, белый и серый. Некоторые критики оказывались в сложном «серединном» положении. Знание литературы, чувство слова влекло их к анализу глубоких литературных процессов, к творчеству таких «спорных» в те годы авторов, как Ф.Абрамов, В.Конецкий, Ф.Искандер. Конъюнктурная необходимость призывала их писать о гражданственности в литературе, об ее партийности и нерешенных задачах социалистического реализма. Другие авторы старались пользоваться любыми возможностями, чтобы донести до читателя свои размышления о поэте, чье творчество мало кто брался осмысливать публично,- о Высоцком, о прозе К.Воробьева и В.Семина, о драматургии Вампилова. В целом же критика определила свою задачу как «поступательное движение общества к коммунизму», а потому самым распространенным жанром стал жанр хвалебной рецензии. Н.Иванова назвала такие «критические» сочинения «развесистыми монументами». Она писала о клишированности и ангажированности откликов, размытости и обобщенности слов. Вместо разнообразия критических жанров газеты и журналы избирали портрет и рецензию. Портреты писателей больше напоминали жанр многословного тоста или оды. Избыточная восторженность критиков создавала ложную шкалу ценностей, переставала ориентировать и интересовать читателя. Латынина показывает, что под разными уважительными и неуважительными предлогами писатель добивается либо смягчения литературно-критической оценки, либо вообще изменения негативного отношения к объекту критики на позитивное.

Центром критики были «толстые» журналы. Конкурентом «толстым» журналам стала газета, она копировала направление. В начале 20 века критика делилась на либеральную (прогрессивную) и на консервативную (реакционную). Газетная критика была краткой. Каждый «толстый» журнал- это модель литературного пространства, корпорация, связанная с повседневной журналистской работой. Сегодня журналист информирует и выступает как критик. Критика по сути занимается пропагандой современной литературы. Газетная критика отличается неорганизованными соединениями разных родов. Критики свободны в выборе»быть представителем писателя». Писатель осознает зависимость от мнения критики. Толстые литературно-художественные журналы из-за роста цен теряют большую часть тиража. Некоторые, не выдержав финансового бремени, вынуждены прекращать существование. Так, в 2000 г. случилось с одним из лучших журналов русской провинции- «Волгой». Литературная критика, приходившая к российскому читателю в «толстом» журнале, меняет адреса прописки и сами способы существования. Литературную критику публицистического направления представлял журнал «Наш современник». С сер. 1960-х до сер. 1980-х гг. вдохновлен был поисками нравственных жизненных опор, которые ассоциировались с персонажами так называемой деревенской прозы. Первые тома «Нашего современника» появились в печати в 1956 г. Постепенно альманах перерос в «двухмесячник» с 1962 г., а затем стал ежемесячным журналом. В нем печатались- Исбах, Осетров, Днепров, Полторацкий. Журнал и его литературно-критический отдел тяготели к исследованию литературной жизни российской провинции. С 1968 г. в журнале отчетливо проявились тенденции к «четким идейно-эстетическим оценкам», к требованию «глубокого изображения трудовых дел советского человека». В статьях и рецензиях все чаще звучит критика в адрес писателей, тяготеющих к «общечеловеческой проблематике». С начала 1970-х гг. «Наш современник» в отсутствии прежнего «Нового мира» явственно осознает себя лидером отечественной публицистики и критики. Фирменным знаком «Нашего современника» 1970-х гг. становятся аналитические статьи, посвященные русской классической литературе в ее соотнесенности с текущим литературным процессом. В 1980-е гг. лит.-критические статьи восходили к идеологии российского почвенничества и воспринимались оппозиционно в отношении к морально- этическим стандартам «общества развитого социализма».

Литературная критика возникла одновременно с самой литературой, поскольку процессы создания художественного произведения и его профессиональной оценки тесно взаимосвязаны. На протяжении веков литературные критики принадлежали к культурной элите, ведь они должны были обладать исключительным образованием, серьезными аналитическими способностями и внушительным опытом.

Несмотря на то, что литературная критика появилась еще в античности, как самостоятельная профессия она оформилась лишь в 15-16 веках. Тогда критик считался беспристрастным «судьей», который должен был рассмотреть литературную ценность произведения, его соответствие жанровым канонам, словесное и драматическое мастерство автора. Однако постепенно литературная критика начала выходить на новый уровень, поскольку и само литературоведение развивалось стремительными темпами и тесно переплеталось с другими науками гуманитарного цикла.

В 18-19 веке литературные критики были, без преувеличения, «вершителями судеб», поскольку от их мнения зачастую зависела карьера того или иного писателя. Если сегодня общественное мнение формируется несколько иными путями, то в те времена именно критика оказывала первостепенное влияние на культурную среду.

Задачи литературного критика

Литературным критиком было возможно стать, лишь максимально глубоко разбираясь в литературе. В наше время рецензию на художественное произведение может написать и журналист, и даже вообще далекий от филологии автор. Однако в период расцвета литературной критики эту функцию мог выполнять лишь ученый-литературовед, который не менее хорошо разбирался в философии, политологии, социологии, истории. Минимальные задачи критика были следующими:

1. Толкование и литературоведческий анализ художественного произведения;
2. Оценка автора с социальной, политической и исторической точки зрения;
3. Раскрытие глубинного смысла книги, определение ее места в мировой литературе с помощью сравнения с другими произведениями.

Профессиональный критик неизменно воздействует на общество, транслируя свои собственные убеждения. Вот почему нередко профессиональные рецензии отличаются ироничностью и резкой подачей материала.

Самые известные литературные критики

На Западе сильнейшими литературными критиками изначально выступали философы, среди которых - Г. Лессинг, Д. Дидро, Г. Гейне. Нередко рецензии новым и популярным авторам давали и маститые писатели-современники, например В. Гюго и Э. Золя.

В Северной Америке литературная критика как отдельная культурная сфера - по историческим причинам - сложилась гораздо позже, поэтому ее расцвет приходится уже на начало 20 века. В этот период ключевыми персонами считались В.В. Брукс и В.Л. Паррингтон: именно они оказали сильнейшее влияние на развитие американской литературы.

Золотой век русской литературы славился сильнейшими критиками, самые влиятельные из которых:

• Д.И. Писарев,
• Н.Г. Чернышевский,
• Н.А. Добролюбов
• А.В. Дружинин,
• В.Г. Белинский.

Их работы до сих пор включены в школьную и университетскую программу наряду с самими шедеврами литературы, которым и были посвящены данные рецензии.

Например, Виссарион Григорьевич Белинский, который не смог закончить ни гимназию, ни университет, стал одной из самых влиятельных фигур в литературоведении 19 века. Его перу принадлежат сотни рецензий и десятки монографий на произведения самых известных русских авторов от Пушкина и Лермонтова до Державина и Майкова. В своих работах Белинский не только рассматривал художественную ценность произведения, но и определял его место в социо-культурной парадигме той эпохи. Позиция легендарного критика подчас была весьма жесткой, рушила стереотипы, однако его авторитет и по сей день находится на высоком уровне.

Развитие литературной критики в России

Пожалуй, самая интересная ситуация с литературной критикой сложилась в России после 1917 года. Еще никогда ни одна отрасль не была стол политизирована, как в эту эпоху, и литература не стала исключением. Писатели и критики превратились в инструмент власти, оказывающий мощное влияние на социум. Можно сказать, что критика больше не служила высоким целям, а лишь решала задачи власти:

• жесткий отсев авторов, которые не вписывались в политическую парадигму страны;
• формирование «извращенного» восприятия литературы;
• продвижение плеяды авторов, которые создавали «правильные» образцы советской литературы;
• поддержание патриотизма народа.

Увы, с культурной точки зрения это был «черный» период в национальной литературе, поскольку любой инакомыслие жестко преследовалось, а по-настоящему талантливые авторы не имели шансов творить. Вот почему вовсе не удивительно, что в качестве литературных критиков выступали представители власти, среди которых - Д.И. Бухарин, Л. Н. Троцкий, В.И. Ленин. Политические деятели имели собственное мнение по поводу самых известных произведений литературы. Их критические статьи печатались огромными тиражами и считались не только первостепенным источником, но и конечной инстанцией в литературоведении.

На протяжении нескольких десятилетий советской истории профессия литературного критика стала почти бессмысленной, а ее представителей осталось совсем немного еще и по причине массовых репрессий и расстрелов.

В столь «болезненных» условиях было неизбежно появление оппозиционно настроенных литераторов, которые одновременно выступали и критиками. Разумеется, их творчество относилось к разряду запрещенных, поэтому многие авторы (Е. Замятин, М. Булгаков) были вынуждены работать в иммиграции. Однако именно их работы отражают реальную картину в литературе того времени.

Новая эпоха в литературной критике началась в период хрущевской «оттепели». Постепенное развенчание культа личности и относительное возвращение к свободе выражения мысли возрождало русскую литературу.

Разумеется, ограничения и политизация литературы никуда не делись, однако в филологической периодике начали появляться статьи А. Крона, И. Эренбурга, В. Каверина и многих других, кто не боялся высказывать свое мнение и переворачивал сознание читателей.

Настоящий всплеск литературной критики произошел лишь в начале девяностых. Огромные потрясения для народа сопровождались внушительным пулом «свободных» авторов, которых наконец-то можно было читать без угрозы для жизни. Произведения В.Астафьева, В. Высоцкого, А. Солженицына, Ч. Айтматова и десятков других талантливых мастеров слова бурно обсуждались как в профессиональной среде, так и обычными читателями. На смену односторонней критике пришла полемика, когда свое мнение по поводу книги мог высказать каждый.

В наши дни литературная критика является узкоспециальной сферой. Профессиональная оценка литературы востребована лишь в научных кругах, а по-настоящему интересна небольшому кругу ценителей литературы. Общественное мнение по поводу того или иного писателя формируется целым спектром маркетинговых и социальных инструментов, не имеющих отношения к профессиональной критике. И данное положение вещей - лишь один из неотъемлемых атрибутов нашего времени.

Терминологический минимум :периодизация, советский период, литературная критика, литературный процесс, партийная идеология, цензура, полицентризм, монизм, социалистический реализм, теория бесконфликтности, «толстые» журналы.

План

1. Общая характеристика литературно-критического процесса советского периода. Периодизация советской критики.

2. Формирование советской критики в эпоху литературных группировок в России.

3. Становление института советской литературной критики в 1930-е гг.

4. Литературно-критическая атмосфера 1950–1980-х гг.: яркость литературно-критических индивидуальностей.

Литература

Тексты для изучения

1. Иванова, Н. Б. Между: О месте критики в прессе и литературе.

2. Луначарский , А. В. Тезисы о политике РКП в области литературы.

3. Померанцев, В. М. Об искренности в литературе.

4. Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. (О журналах «Звезда» и «Ленинград»).

5. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 г.

6. Постановление Политбюро ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» от 18 июня 1925 г.

Основная

1. Голубков, М. М. История русской литературной критики XX века (1920–1990-е годы) : учеб. пособие для студ. филол. фак-тов ун-тов и вузов / М. М. Голубков. – М. : Академия, 2010. – 368 с.

2. Громова, Н. А. Распад. Судьба советского критика: 40–50-е гг. / Н. А. Громова. – М. : ЭЛЛИС ЛАК, 2009. – 496 с.

3. Кокшенева, К. А. Русская критика / К. А. Кокшенева. – М. : ПоРоГ, 2011.
– 496 с.

4. Корниенко, Н. В. «Нэповская оттепель»: становление института советской литературной критики / Н. В. Корниенко. – М. : ИМЛИ РАН, 2010. – 504 с.

Дополнительная

1.Богачков, Е. Есть от чего оттолкнуться. К истокам советской и постсоветской литературной критики / Е. Богачков // Литературная Россия. – 2012. – 8 июня
(№ 23). – С. 12–13.

2.Зельдович, М. Г. В поисках закономерностей. О литературной критике и путях ее изучения / М. Г. Зельдович. – Харьков: Изд-во при Харьковском гос. ун-те, 2009. – 160 с.

3.Крупчанов, Л. М. История русской литературной критики XIX века: учеб. пособие / Л. М. Крупчанов. – М. : Высш. шк., 2010. – 383 с.

4.Русская литература ХХ века в зеркале критики: хрестоматия для студ. филол. фак-тов высш. учеб. заведений / сост. С. И. Тимина, М. А. Черняк, Н. Н. Кякшто. – М. : Академия, 2010. – 646 с.

5. Рюриков, Б. С. Основные проблемы советской литературной критики /
Б. С. Рюриков // Второй Всесоюзный съезд советских писателей: стенографический отчет. – М. : Сов. пис., 1956. – С. 52–53.

1. Обстоятельства социально-политического плана начала устроительства молодой советской страны, обусловленные новым характером отношений литературы и государства, выраженные в стремлении последнего превратить литературу в инструмент формирования сознания нового человека как части общества, сделали литературу объектом партийно-государственного преобразования.

Уже в 1920-е гг. резко изменяются представления о функциях литературы и, как следствие, критики. Критика постепенно превращается в инструмент формирования человеческого идеологического материала, основной функцией которого становится строительство новой формации. Уникальные претензии на единственно-правильное объяснение текущих событий, адекватное отражение основных процессов как в литературе, так и во всем обществе приводит к внутрилитературной борьбе, к формированию литературных группировок и, как следствие, к расколу литературного процесса, который окончательно закрепился к середине 1930-х гг.

Литературная критика в России обрела новые для себя функции в 1940– 1950-е гг.: стала инструментом политического и идеологического влияния на писателя и читателя. Критика превратилась в мощный рычаг политического руководства общественными процессами в Советском Союзе, в результате чего обрела не свойственные ей политические функции проводника партийной позиции, политического контролера, дающего писателю вид на жительство в литературе или же отказывающего в нем. В это время актуализируется зародившийся в середине 1920-х гг. жанр, совмещающий в себе признаки разгромной критической статьи и политического доноса, просуществовавший до конца советской эпохи. Объектами именно такой критики стали М. Булгаков, Е. Замятин, А. Платонов,
Б. Пильняк в 1929 г., А. Ахматова и М. Зощенко – в 1946 г., Б. Пастернак – в 1950-х гг., в середине 1960-х гг. – А. Синявский и Ю. Даниэль, несколькими годами позже, в конце 1960-х – 1970-е гг. – А. Солженицын.

Учитывая традиционный для последних трех столетий настрой русской культуры, власть стремилась использовать литературу как мощный и, возможно, главный инструмент формирования общественно-политических взглядов. Ведь именно литература с конца XVIII века выстраивала национально значимые архетипы русского самосознания, создавала культурных героев, демиургов, обозначала систему ценностных ориентиров, сферу идеального и неидеального, т. е. обладала способностью формировать национальную картину мира. Coxpaняя эту функцию на протяжении всего ХХ столетия, литература (и в первую очередь критика) стали объектом пристального внимания и интенсивного воздействия со стороны партии и государства. Данная роль литературы усилилась в ситуации культурного вакуума, сложившегося в результате кризиса традиционных религиозных, бытийных, философских, культурных ориентиров, последовавшего после событий 1914– 1920 гг., приведших к крушению старого мира.

В данных обстоятельствах критика стала тем самым институтом, посредством которого власть формулировала соответствующие литературные задачи и проводила их в жизнь.

Критика, являясь специфической формой литературной саморефлексии, развивалась в непосредственной связи с принципиально новой литературной ситуацией ХХ столетия, что и предопределило не только критерии формирования критической мысли, но и ее функционирование.

Литературно-критический процесс ХХ века определяется напря­женным взаимодействием двух тенденций: внутренних, имеющих собственно художественную природу, характеризующих эстетические тенденции литературного развития, и внешних по отношению к литературе. Это обстоятельства как политического, так и социокультурного характера.

В учебном пособии «История русской литературной критики ХХ века (1920– 1990-е гг.)» М. М. Голубков предлагает периодизацию литературной критики в ее соотнесенности с периодизацией истории литературы. В учебнике выделяются три крупных периода :

1) 1920-е – середина 1950-х гг.;

2) вторая половина 1950-х – рубеж 1980– 1990-х гг.;

3) рубеж ХХ– ХХI вв.

Такая периодизация истории литературной критики совпадает с периодизацией литературной истории, принятой в современном литературоведении. Однако эти периоды не являются целостными, поэтому целесообразно внутри каждого из них выделять несколько этапов.

Первый период включает:

– 20-е годы (1917 г. – рубеж 1920– 1930-х годов);

– 30– 50-е (начало 1930-х – середина 1950-х гг.).

Внутри второго периода выделяются:

– середина 1950-х – 1960-е гг.;

– 1970-е – первая половина 1980-х гг.

Третий период открывает вторая половина 1980-х гг. Литературные явления, которые его характеризуют, достигают кульминации на рубеже 1980-х – начала 1990-х гг.

Современная литературная ситуация диктует новые условия развития критической мысли. Этот период в истории критики, не завершенный на сегодняшний момент, по нашему мнению, должен рассматриваться отдельно.

В основе подобной периодизации литературного процесса лежит принцип, позволяющий учитывать взаимодействие как внутренних, присущих ему закономерностей развития, так и внешних социально-политических, социокультурных и экономических факторов, оказывающих самое непосредственное влияние на критику, определяющих ее функции. Именно это стало для нас ключевым в процессе рассмотрения развития литературной критики советского периода.

2. Исторические события 1910– 1920-х гг. (империалистическая война, революции, Гражданская война, победа большевиков и последовавшие политические репрессии) привели к резкому изменению в системе «читатель – издатель – писатель – критик».Прежний читатель, воспитанный на русской классике XIX столетия и сформировавший свои художественные вкусы на рубеже веков, в эпоху символизма и авангарда, вынужден приспосабливаться к новым условиям – появлению, а затем и доминированию победившего класса на литературной арене. На смену искушенному, образованному приходит новый читатель, человек, ранее оторванный от культуры и литературы, теперь же приобщающийся к ней. Именно его появление приветствовал А. Блок в цикле философских и литературно-критических статей 1918– 1919 гг. («Крушение гуманизма», «Интеллигенция и революция» и др.), видя в нем свежие силы для создания новой культуры. Однако подобные взгляды обнаружили свою иллюзорность довольно скоро.

Литературная борьба 1920-х гг. представляла собой не столько противостояние читательских и писательских практик, заключающихся в различных представлениях о возможностях и предназначении художественных образцов, сколько систему взглядов на то, какой литература должна быть. Занимая передовые позиции в формировании деятельности той или другой литературной группировки, критика была направлена на защиту интересов формирования, обеспечивая ее выживание в противоборстве с другими.

Так, агрессивной политикой относительно деятельности других литературных группировок отличаются «Кузница», «Железные цветы» и т. п.

На данном этапе критика, помимо своей традиционной функции формирования диалогического общения между читателем и писателем, обретала новые: активно внушала современному ей читателю мысль о его несомненном праве требовать искусство себе по плечу и мысль о безусловном превосходстве этого искусства над любым иным (теории Пролеткульта, ЛЕФ), «выдавливала» из литературы старого писателя, устраивала клеветнические кампании (безусловное первенство принадлежит Российской ассоциации пролетарских писателей – РАПП).

Роль и общественная значимость суждений критиков оказываются на небывалой до той поры высоте. Но чаще всего это используется не на благо: слово «критика» трактуется как оружие политической борьбы, и представители господствующих группировок путают жанр критической статьи с судебным приговором.

1920-е гг. характеризуются как полицентрический период литературной жизни. Он ознаменован в первую очередь обилием группировок, которые становятся организационной формой выражения различных эстетических и идеологических взглядов, присутствующих в литературе, – от традиционалистских до радикальных и самых авангардных. Литературный полицентризм оказывается возможным потому, что в этот период противодействуют две тенденции: свободного диалога, естественного для развития критической мысли – с одной стороны; с другой – постепенно усиливающегося давления государства с целью монологизировать литературу и придать ей идеологическую и агитационно-пропагандистскую роль. Тенденция к монологизации литературной жизни присутствует, но не доминирует.

В 1921 г. партия была решительно настроена на руководство всеми областями культурной жизни – литературой, театром, образованием, общественными и гуманитарными науками. В при­нятой Х съездом партии резолюции «О Главполитпросвете и агитационно-­пропагандистских задачах партии» об этом говорилось без всякой двусмысленности. Выполнение намеченных задач воз­лагалось на прежние (Главполитпросвет НКП, отдел печати и Агитпроп ЦК, литературная комиссия и отдел политконтроля ГПУ – ОГПУ) и вновь создаваемые государственные институты.
6 июня 1922 г. Совнаркомом (СНК) утверждено «Положение о главном управлении по делам литературы и издательств (Глав­лит)». Главлит как цензурное управление страны, объеди­нившее все виды цензуры, призвано было: 1) заниматься предва­рительным просмотром всех предназначенных к опубликованию или рассмотрению произведений, как рукописных, так и печатных; 2) выдавать разрешения на право издания отдельных произ­ведений, а также периодических и иных изданий; 3) составлять списки произведений, запрещенных к продаже и распростране­нию; 4) издавать правила, распоряжения и инструкции по делам печати. Воспрещалось издание и распространение произведений: а) содержащих агитацию против советской власти; б) разглаша­ющих военные тайны Республики; в) возбуждающих обществен­ное мнение путем сообщения ложных сведений;
г) возбуждаю­щих националистический и религиозный фанатизм; д) носящих порнографический характер. Чекистский статус учреждения за­креплен 6 пунктом постановления: один из двух заместителей заве­дующего Главлита назначается по согласованию с ГПУ. ГПУ становится одним из организационных центров литера­турно-критической, издательской и писательской жизни. Вслед за принятием положения о Главлите следует ряд основополагающих государственных документов, регламентирующих литературную жизнь страны. 12 июня 1921 г. ВЦИК принимает постановление «О порядке раз­решения съездов и совещаний», предписывающее НКВД проводить регистрацию и контроль всех организаций. 3 августа 1921 г. датируется постановление ВЦИК и СНК «О порядке утверждения и регистра­ции обществ и союзов, не преследующих цели извлечения прибы­ли, и порядке надзора за ними». 10 августа того же года ВЦИК издает инструкции по регистрации объединений. Согласно принятым документам, лю­бое объединение, чтобы быть зарегистрированным (разрешенным), обязано представить в отдел управления Губисполкома устав, списки членов правления и общества, получить здесь резолюцию и далее передать все документы на окончательное утверждение в НКВД. Таким образом, органы исполнительной и карательной власти наделялись полномочиями открывать, контролировать (по­средством ежегодных отчетов о деятельности, составе обществ и правлений) и закрывать издания, как большие объединения, так и малые группы. Вопросы печати в условиях НЭПа находились в ЦК на постоянном контроле.

Основные параметры идеологии пролетарской культуры были утверждены VIII съездом партии (1919) и в период НЭПа не ставились под сомнение. Выходившая с 1920 г. массовыми тиражами книга Н. Бухарина и Е. Преображенского «Азбука ком­мунизма» давала популярное изложение программы партии в обла­сти идеологии, и этот «первоначальный учебник коммунистичес­кой грамоты» являет конденсированное выражение основных программ культурной политики, направленной на разрушение тра­диционного общества и утверждение интернациональной комму­нистической идеологии. Эту идеологию в 20-е годы активно разрабатывают различные государственные институты: Нарком­прос и подведомственные ему институты (ГАХН); Коммунистичес­кая академия, Коммунистический университет им. Я. Свердлова в Москве и аналогичный имени Г. Зиновьева в Петрограде – Ленинграде, Институт Красной профессуры, совпартшколы разных уров­ней и т. п.

Широкий фронт культурной революции включал в свою программу разрушение старых институтов России (церкви, семьи и брака, школы, обрядов, песенной культуры, старой топонимики и т. п.). Россия должна была стать «головным отрядом всемирной революции», приближением к которой или, напротив, отдалением от нее диктовался выбор тактической партийной линии в области литературы и литературной критики.

В разгроме петроградской литературной критики 1922 г. про­явилась одна тенденция формирующейся идеологии управле­ния литературой – недоверие к писательской критике. Если в1921 г. еще обсуждаются статьи
А. Блока, Е. Замятина, О. Ман­дельштама, ток исходу десятилетия петербургская писательская критика будет вытеснена на обочину литературного процесса и представляется неким маргиналом. Это объяснялось следующим образом: писатель слаб в области литературной тео­рии и марксистской методологии; не способен дать произведению верные эстетические и политические оценки, а потому может не­правильно ориентировать читателя.

Занятые строительством нового литературного процесса критики-организаторы могли и вовсе даже не читать произведение (таких случаев было немало), чтобы высказаться о писателе. Они не обременяли себя чтением широко понимаемой «белогвардейской» литературы внешних и внутренних эмигрантов, списанной в утиль философской и эстетической критики.

После высылки русской интеллигенции главной стратегической задачей партии на литературном фронте становится завоевание непролетарских писательских групп, колеблющихся, политически не оформленных, за души которых идет настоящая война между лагерями эмиграции и нами. Выбор этой стратегии сначала определяет Ленин (критика футуризма; отъезд М. Горького, приглашение А. Воронского), но главной фигурой, которая летом 1922 г. выдвигается партией на гуманитарно-литературное направление, становится член Политбюро, председатель реввоенсовета, народный комиссар по военным и морским делам Л. Троцкий, с именем которого в те годы связывалась победа в Гражданской войне. К литературным делам Л. Троцкий обращается после утверждения в феврале – марте 1922 г. государственной программы борьбы с Русской Православной Церковью, принятой на основе подготовленных им инструкций и директив.

На культурном фронте государству в 1922 г. нужны были не только комиссары, роль которых в годы Гражданской войны исполнили пролеткультовцы, но и грамотные управленцы культурой и организаторы литературного процесса. Эти функции, по Троцкому, необходимо возложить на критику. Поэтому не случайно, что в литературных заботах наркома лета 1922 г. критика, а не литература стоит на первом месте. Озабоченность нехваткой критиков-специалистов, которым можно доверять и которые могут дать квалифицированную оценку литературному произведению, проходит через самые разные партийные документы 1921–1922 гг.

Члены Политбюро, ЦК правительства, Коминтерна пишут предисловия к выходящим книгам и рецензии на них, отвечают на вопросы литературных анкет, принимают участие в литературных дискуссиях, постоянно встречаются с творческой интеллигенцией и писателями и т. п. «Кремлевская критика» выступает в роли высшего арбитража.

Первые итоги бурной организационной работы лета 1922 г. будут подведены в цикле литературных статей Л. Троцкого, с сентября 1922 г. публикуемых в «Правде». Статьи посвящены анализу двух отрядов литературной интеллигенции – «внеоктябрьской интеллигенции» (русская эмиграция, внутренние эмигранты) и «литературных попутчиков революции».

Понятие «попутчик» вошло в язык литературной критики, партийных постановлений, стало фактически ключевым в литературной борьбе 1920-х годов. Сам Троцкий не раз уточнял его, отвергал всякие попытки его расширенного толкования, протестовал против включения в ряд «литературных попутчиков» представителей «внеоктябрьской» литературы.

Он критиковал и одновременно поддерживал ЛЕФ и футуристов: через три дня после критической статьи «Футуризм» (25 сентября 1923 г.) «Правда» печатает футуристическое эссе наркома «Искусство революции и социалистическое искусство (Несомненное и предполагаемое)» (29 сентября), открывающее огромное поле деятельности для идеологов «жизнестроения».

В дискуссии о пролетарской литературе и попутчиках, а заодно и о классике уже в конце 1923 г. стала преобладать внутрипартийная составляющая: началась борьба за ленинское наследие и лидерство в партии (Ленин был тяжело болен и уже не участвовал в реальном управлении страной) и за новую стратегию «партийного курса».

После смерти В. Ленина (21 января 1924 г.) внутрипартийная борьба за власть обретает новое дыхание. Литературная Лениниана 1924 г. (от Бедного, Маяковского до Есенина) своими темами, мотивами и сюжетами, да и в целом направлением мифотворчества обязана книге Л. Троцкого «О Ленине», вышедшей в Госиздате через два месяца после смерти вождя тиражом 30 тысяч.

Борьба на литературно-критическом фронте продолжалась весь 1924 год. Определенная двусмысленность партийно-критических страстей начала мая 1924 г. была вскоре введена в четкое идеологическое русло резолюцией «О печати», принятой ХIII партсъездом (23–31 мая), в которой определялось, что в области художественной литературы партия будет ориентироваться на творчество рабочих и крестьян, становящихся рабочими и крестьянскими писателями в процессе культурного подъема народных масс Советского Союза. Рабкоры и селькоры должны рассматриваться как резервы, откуда будут выдвигаться новые рабочие и крестьянские писатели, а основным проводником этой линии должна стать партийная литературная критика. 13 марта 1925 г. принимается специальное постановление секретариата ЦКРКП(б) о критике и библиографии, предлагавшее всем периодическим изданиям поставить отделы критики и библиографии, как постоянные и политически важные отделы. В принятой ЦКРКП(б) резолюции «О политике партии в области художественной литературы» (18 июня 1925 г.) были сформулированы основные принципы отношений партии и литературы: партия брала на себя руководство литературой в целом, высказалась по поводу всех группировок и фракций литературы и претензий любой из них на монополию, критика была наделена правами высшего надзорного органа, следившего за деятельностью того или иного писателя.

В октябре 1926 г. на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Л. Троцкий был освобожден от обязанностей члена Политбюро «за фракционную деятельность», он теряет свои руководящие позиции и в литературной области. Об этом свидетельствуют многочисленные прошения писателей и критиков в ЦК, адресуемые с 1925 г. главным критикам троцкистской оппозиции – Н. Бухарину и И. Сталину.

Никогда более в советскую эпоху писателям не позволяли публично так говорить о критике, как в 1926 г. Политический промежуток, образовавшийся в 1926–1927 гг., когда в ожесточенной борьбе за власть сошлись верные ленинцы, вожди революции (с конца 1925 г. Троцкого поддерживают фактический руководитель второй столицы и председатель исполкома Коминтерна Г. Зиновьев и руководитель Моссовета Л. Каменев), для литературы советской России оказался весьма продуктивным. В эти годы создаются вершинные произведения русской литературы этого десятилетия: «Тайное тайных» Вс. Иванова, «Сентиментальные повести» М. Зощенко, «Встречи с Лиз» Л. Добычина, «Сокровенный человек» и «Чевенгур» А. Платонова, «Вор» Л. Леонова, «Братья» К. Федина, «Россия, кровью умытая» А. Веселого, 1 и 2 книга «Тихого Дона» М. Шолохова, «Зависть» Ю. Олеши, «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова, «Собачье сердце» М. Булгакова и др. Многое в этих произведениях рождено политическим контекстом борьбы с легендарным наркомом – главным идеологом «мировой революции» и программы борьбы за «новый быт».

Однако именно в это время все критики пишут об утрате литературой читателя. Оказалось, что реальный массовый читатель советской России почти не интересуется современной ему литературой; старые рабочие ее вовсе не любят, предпочитая ей старую русскую классику; молодежь из поэтов читает Пушкина, Никитина, Лермонтова, Есенина. И совсем равнодушны читатели к литературно-критической борьбе.

Информация, полученная к 1927 г. по настроениям в писательской среде и программе изучения читательских интересов, безусловно, послужила причиной принятия решения об издании еженедельника «Читатель и писатель», первый номер которого вышел в декабре 1927 г. Он должен был радикально исправить сложившуюся в первое советское десятилетие ситуацию в отношениях новой литературы и критики, писателя и массового читателя. Новый «массовый орган» ставил следующие задачи: 1) сблизить писателя с читателем; 2) помочь массам разбираться в жизненных явлениях, отображаемых литературой; 3) ставить всякое политическое и общественное уродство в литературе под обстрел жесточайшей критики; 4) давать доступные, краткие, но толковые обзоры новинок литературы.

3. Принципиально значимым является постепенный переход от литературного полицентризма 1920-х гг. к литературному монизму 1930–1950-х гг. Трудно с точностью до года определить хронологическую границу, отделяющую один этап от другого, возможно лишь назвать несколько вех, формирующих своеобразную границу между двумя этапами внутри первого периода и обозначающих впоследствии усиление литературного монизма.

В качестве таких вех предстают:

– удаление с литературного поля битвы (М. Горький) А. К. Воронского, главного редактора журнала «Красная новь». Поводом для этого стал разгром троцкистской оппозиции (1927). Воронский отчасти разделял взгляды Троцкого на пролетарскую культуру, которые квалифицировались его политическими противниками как капитулянтские;

– развязывание в 1929 г. инспирированной травли четырех писателей (Б. Пильняка, Е. Замятина, М. Булгакова, А. Платонова);

– экономическое разорение русских зарубежных издательств, где широко печатались как советские писатели, так и авторы русского зарубежья;

– разгром академической школы В. Ф. Переверзева и В. М. Фриче, объявленной вульгарно-социологической (ноябрь 1929 – январь 1930 гг.);

– дискуссия о школе «Перевал», проходившая под лозунгом «Против буржуазного либерализма в художественной литературе» (1930);

– аресты (1929) и высылки (1930) участников группы ОБЭРИУ (Д. Хармс, К. Вагинов, А Введенский, Н. Заболоцкий и др.);

– роспуск всех литературных группировок (1932);

– создание Союза писателей СССР, своеобразная «коллективизация» литературы (1934);

– формирование концепции нового творческого метода – coциалистического реализма, который стал теоретическим обоснованием монистической концепции советской литературы;

– дискуссия о языке (1934), в результате которой были поставлены под подозрение сказовые формы повествования и opнаментальный стиль;

– дискуссия о формализме (1936), сформировавшая жизнеподобную поэтику социалистического реализма и поставившая под подозрение гротеск и любые формы условной образности;

– «ждановские» постановления 1946–1948 гг., завершившие оформление тоталитарного государства и литературы; писателей фронтового поколения;

– кампания по травле Б. Пастернака за роман «Доктор Живаго» как последний акт, завершающий период 1920–1950-х гг.

Таким образом, критика второй половины 1940-х – первой половины 1950-х гг. находилась в стагнации, формируя бесконечные списки новых достижений литературы социалистического реализма.

Соцреалистическая критика этого периода включает в себя две противоположные установки: идеализацию действительности, создание ее идеальной модели (лозунг В. В. Ермилова «Прекрасное – наша жизнь», теория бесконфликтности) и конфронтационность, восприятие литературы как орудия классовой борьбы (лозунг поиска и разоблачения врагов, время от времени вспыхивавшие кампании по борьбе с теорией бесконфликтности). Их взаимодействие продолжается до середины 1950-х гг., при этом критика оказывается включенной в партийно-государственные политические акции периода позднего сталинизма: борьба с космополитизмом, уничтожение в литературе всего чужеродного и т. п.

На Первом съезде советских писателей в 1934 г. было принято решение проводить писательские съезды раз в четыре года. Тем не менее Второй съезд состоялся лишь в декабре 1954 г. В марте 1953 г. умер Сталин, и, хотя в самом начале съезд почтил его память, это уже было писательское собрание принципиально нового типа. Наиболее ярким на Втором съезде писателей стало выступление Б. Рюрикова. Он акцентировал внимание на вопросах, которые, казалось, были забыты советской литературой. Он выступил против ровно-спокойного, бесстрастного тона, свойственного критике последних лет, и говорил о том, что критика должна рождаться в свободной борьбе мнений. Новым был разговор о художественном мастерстве самой литературной критики. Рюриков сказал о важности издания литературно-критического журнала (вскоре после писательского съезда стали выходить новые литературные журналы – «Вопросы литературы» и «Русская литература»).

Участники съезда позволяли себе прежде не мыслимые реплики и шутки, ответы оппонентам и полемику. В докладах участников говорилось о необходимости перемен, о скорейшем преодолении теории бесконфликтности, о привлечении к работе новых литературных сил.

Воплощению в жизнь этих замыслов и устремлений способствовала и общественно-политическая обстановка, которая резко переменилась после ХХ съезда партии (февраль 1956 г.) и публикации 2 июля 1956 г. постановления ЦК партии о преодолении культа личности и его последствий.

4. С середины 1950-х – второй половины 1980-х годов формы литературной жизни, характер отношений литературы и государства, а также функции и роль критики изменяются. События социально-политической жизни страны (смерть Сталина, расстрел Берии, утверждение Хрущева в качестве партийного и государственного лидера, первые реабилитации, ХХ и ХХII съезды КПСС) привели к хрущевской «оттепели», выражением духа которой в литературной критике стал «Новый мир» под руководством А. Т. Твардовского. Ему противостоял «Октябрь», главным редактором которого был В. А. Кочетов, стремившийся к политической и литературной реставрации. Литературно-критическая борьба этих двух журналов формирует одну из главных тенденций 1960-х гг.

В мае 1956 г. покончил с собой А. Фадеев, в предсмертном письме которого отмечалось: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть подправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; все остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40–50 лет». Предсмертное письмо не было опубликовано в те годы, но поступок Фадеева, вызвавший за недостатком информации разноречивые толки, становился в глазах людей актом неповиновения власти.

Литературная жизнь 1950–1960-х гг. была настолько разнообразной и пестрой, что ее трудно представить в виде цепочки последовательных событий. Главными качествами и литературной политики, и литературной критики становились непоследовательность, непредсказуемость. Это во многом было обусловлено фигурой Н. С. Хрущева.

Как и его предшественники, партийные руководители, Хрущев пристальное внимание уделял литературе и искусству. Человек малообразованный, авторитарный, скорый на слова и решения, Хрущев то помогал писателям ощущать воздух свободы, то сурово одергивал. Он был убежден, что партия и государство имеют право вмешиваться в вопросы культуры и потому очень часто и подолгу выступал перед творческой интеллигенцией, перед писателями. По инициативе Хрущева в 1957 г. прошла череда читательских обсуждений романа В. Дудинцева «Не хлебом единым».

Позорной страницей в хрущевском руководстве литературой стало изгнание Б. Пастернака из Союза писателей в октябре 1958 г. Поводом к этому послужила публикация романа «Доктор Живаго» в миланском издательстве. Именно в это время родилась одна из формул советского литературного быта: «Роман я не читал, но считаю...». Нa завoдax и в колхозах, в вузах и писательских организациях люди, не читавшие роман, поддержали методы травли, которые в итоге привели к тяжкой болезни и смерти Пастернака в 1960 г.

В марте 1963 г. Хрущев высказывался за простоту и доступность художественных произведений. В июле 1963 г. на партийном Пленуме он заявил, что оценку литературным произведениям должна давать партия.

С именем Хрущева связано исключение Б. Пастернака из Союза писателей в 1958 г., арест в феврале 1961 г. рукописи романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» и др. Все это уживалось с возвращением из лагерей незаконно репрессированных. Весь период литературной жизни, связанный с именем Хрущева, оказался противоречивым.

С 1964 г., когда генеральным секретарем ЦК станет Л. И. Брежнев, литературная ситуация окажется более прогнозируемой.

После Второго съезда писателей работа писательского союза налаживается, и съезды проходят регулярно. На каждом из них говорится о состоянии и задачах литературной критики. С 1958 г. к союзным съездам добавятся еще и съезды писателей Российской Федерации (учредительный состоялся в 1958 г.). На всех партийных съездах, начиная с ХХ в., в отчетных докладах непременно появлялись специальные абзацы, посвященные литературе. Ведь в VI статье Советской Конституции (отмененной лишь в 1990 г.) было сказано о руководящей роли Коммунистической партии Советского Союза во всех сферах общественно-политической жизни. Партийное руководство литературой было, по существу, закреплено конституционно.

На рубеже 1950–1960-х гг. литературная жизнь оживилась за счет издания областных (региональных) литературно-художественных журналов «Дон», «Подъем», «Север», «Волга» и др. С 1966 г. вновь выходит журнал «Детская литература». Реанимировалась и литературная критика как особая сфера научно-художественного творчества. Активизировалась писательская литературная критика. Литературная жизнь 1950–1960-х гг. во всей ее противоречивой сложности не может быть представлена без журнала А. Т. Твардовского «Новый мир», без его литературно-критического отдела, того содружества литературных критиков, которые работали в журнале или сотрудничали с ним.

А. Т. Твардовский дважды приступал к редактированию журнала «Новый мир» и дважды отстранялся от этой деятельности. После повторного назначения Твардовского редактором в 1958 г. «Новый мир» превратился в постоянную мишень для литературных критиков и партийных идеологов. Несмотря на общественные посты А. Т. Твардовского (депутат Верховного Совета РСФСР, кандидат в члены ЦК КПСС), личное знакомство с Хрущевым, в прессе тех лет то и дело появлялись озлобленные выступления, направленные против «Нового мира».

Колоссальный общественный резонанс имела публикация в жур­нале Твардовского рассказа А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в 1962 г. Ситуация в литературе тоже накалялась. В 1964 г. за тунеядство был осужден И. Бродский. В сентябре 1965 г. за публикацию своих произведений за границей были арестованы А. Синявский и Ю. Даниэль, участники Великой Отечественной войны, которые обвинялись в измене Родине. В советских изданиях их называли антисоветчиками и отщепенцами. Суд закончился в феврале 1966 г., после чего писатели прошли тюрьму и лагерь. В отличие от судебных процессов сталинского времени, этот процесс запомнился тем, что многие литературные деятели вступились за Синявского и Даниэля. Письма в их защиту подписывали К. Чуковский, К. Паустовский, А. Ахматова, Б. Окуджава, А. Тарковский
и мн. др. А Вяч. Иванов провел блистательный филологический анализ-экспертизу и доказал, что произведения Синявского и Даниэля не содержат уголовно наказуемого деяния, а являют собой сказовую форму с условным рассказчиком.

Литературно-критические и публицистические суждения стали появляться в рукописях, машинописных копиях, на пленках для диапроекторов, в магнитофонных записях – все эти формы бытования литературных сочинений будут названы «самиздатом». Литературно-критические работы, появившиеся в «самиздате», отличались диссидентскими настроениями и были посвящены писателям или книгам, гонимым властями.

Несмотря на то, что А. Т. Твардовский всегда стоял на партийных позициях, власти усматривали в его редакторских действиях и политике «Нового мира» черты свободомыслия. Такое стечение общего духа времени и позиции журнала привело к открытой травле Твардовского и его сотрудников. Особенно громко заявил о своем неприятии новомирской политики журнал «Октябрь» под руководством В. Кочетова. Журнальная полемика между этими двумя изданиями с разной степенью интенсивности продолжалась практически до конца 1960-х гг. Положение журнала еще более усугубилось после чехословацких событий 1968 г., когда усилилась политическая цензура.

В феврале 1970 г. Твардовский был уволен с поста редактора, и вся его редакция в знак протеста покинула журнал. Через полтора года Твардовский скончался.

А. Т. Твардовскому удалось собрать в качестве постоянных сотрудников или авторов лучшие литературно-критические силы 1960-х гг.
А. Дементьев и А. Кондратович, И. Виноградов и В. Лакшин, Ю. Буртин и Б. Сарнов, В. Кардин и А. Лебедев, Ф. Светов и Н. Ильина, И. Роднянская, А. Синявский, А. Турков, А. Чудаков и М. Чудакова – авторы, печатавшиеся в «Новом мире» в разное время, заслуженно вошли в историю нашей критики и публицистики. Твардовский был убежден в том, что критики являются душой журнала. Менялись социально-политические обстоятельства, а общая программа журнала оставалась неизменной. Эта верность демократическим убеждениям, последовательность в отстаивании антисталинских позиций вызывала агрессивные выпады противников.

Литературные критики «Нового мира» в оценках художественного произведения оставались свободными и независимыми, полагаясь на собственные литературные вкусы, а не на сложившиеся писательские репутации и стереотипы. Журнал напечатал немало отрицательных рецензий – в особенности на те книги, где ощущалась пропаганда сталинизма. Они выступали против серости, бездарности, верноподданничества.

Критика «Нового мира» 1960-х гг. развивает эстетические («реальная критика») и идеологические (ленинизм, верность делу «Великого Октября», резкая критика культа личности Сталина) положения, предложенные М. Щегловым.

Начало 1970-х гг. ознаменовано вынужденным уходом А. Т. Твардовского из «Нового мира» (1970), что позволило выйти на лидирующие позиции «Нашему современнику», придерживающемуся противоположных «Новому миру» взглядов. На смену идее демократии, эстетическим принципам «реальной критики», традициям Добролюбова и в целом революционно-демократической критике 50–60-х годов XIX века приходит «почвенническая» идеология, выражающаяся в стремлении обрести критерии национальной самоидентификации. При всей неоднозначности и сложности это была сильная идея, нашедшая глубокое и профессиональное обоснование в статьях В. Кожинова, М. Лобанова, И. Золотусского, Ю. Лощица, В. Чалмаева и др.

В начале 1970-х гг. принимается постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике», положительная роль которого заключалась в первую очередь в том, что критика стала объектом пристального общественного внимания: появились отделы критики во всех «толстых» журналах, были введены курсы истории критики в вузах, возрождены журналы, возникшие в 1930-е годы и переставшие существовать во время войны: «Литературное обозрение» (в 1930-е гг. – приложение к «Литературному критику») и «Литературная учеба». Расширение печатных площадок, на которых выступали критики, привело к оживлению литературно-критической полемики, расширению жанровой системы критики.

Первая половина 1980-х гг., завершающая предшествующий современности этап, может показаться самой «застойной»: ее характеризует отсутствие ярких журналов масштаба «Нового мира», других значимых явлений. В данный период наиболее ярким явлением стала дискуссия о прозе «сорокалетних» (В. Маканин, А. Ким, Р. Киреев, А. Курчаткин,
В. Kурносенко). Именно «сорокалетние» выразили специфическое мироощущение застоя, которое и потерпело крах во времена перестройки.

Состояние литературной критики в 1970-е – начале 1980-х гг. было бесперспективным. Мощная ветвь литературной критики была представлена официозом, обслуживающим писательский генералитет, определяющим идейный пафос советской литературы и достаточно равнодушным при этом к судьбам писателей и их сочинениям.

Литературно-критическому официозу противостояла критика, вобравшая в себя оперативные отклики на новые книги, оценки текущей литературной ситуации, пропаганду той или иной творческой индивидуальности. Литературная критика официоза создавала «неистребимые», «нетленные» писательские репутации: писателей, оказавшихся в руководстве писательских Союзов СССР и РСФСР, можно было только хвалить, невзирая на уровень их произведений. Появившаяся трилогия Л. Брежнева («Малая земля», «Целина», «Возрождение») всерьез оценивалась как художественное произведение.

.

у>

.

>, а

.

П

.,..

О

,

Т

.,.

"

,

Литературные нравы 1970-х – начала 1980-х гг. отличались властной жестокостью по отношению к инакомыслящим писателям. В 1970-е гг. вышли из Союза писателей или были исключены из него В. Максимов, В. Войнович, Г. Владимов, Л. Чуковская и др.

Литературную критику публицистического направления представлял журнал «Наш современник». С середины 1960-х и до середины 1980-х гг. журнал вдохновлен поисками нравственных жизненных опор, которые чаще всего ассоциировались с персонажами так называемой «деревенской прозы». С 1968 г. в журнале отчетливо проявились тенденции к «четким идейно-эстетическим оценкам, к требованию глубокого изображения трудовых дел советского человека. В статьях и рецензиях все чаще звучит критика в адрес писателей, тяготеющих к общечеловеческой проблематике. Журнал пишет о Есенине, Бунине, Куприне, Твардовском, Исаковском, обращается к именам Достоевского и Некрасова.

С начала 1970-х гг. «Наш современник» в отсутствии прежнего «Нового мира» осознает себя лидером отечественной публицистики. Его фирменным знаком этого времени становятся аналитические статьи, посвященные русской классической литературе в ее соотнесенности с текущим литературным процессом. В 1980-е гг. литературно-критические статьи журнала, обращенные к русскому национальному сознанию, восходили к идеологии российского почвенничества и нередко воспринимались оппозиционно в отношении к морально-этическим стандартам «общества развитого социализма». Вхождение нового читателя под своды литературы оказалось явлением амбивалентным: с одной стороны, люди, оторванные ранее не только от культуры, но и от элементарной грамоты, теперь получали доступ к сокровищнице литературы и всей национальной культуры, что явилось позитивным явлением исторического масштаба. С другой, именно этот читатель, не обладая достаточным культурным уровнем, почувствовал себя гегемоном в литературе и присвоил себе в силу целого ряда обстоятельств безусловное право диктовать писателю свои вкусы, воспитывать его, что приводило к печальным последствиям и давало возможность власти легко манипулировать представлениями такого читателя в своих целях. Так, например, жанр читательского письма становится в критике одним из инструментов идеологического давления на литературу и сохраняется в таком качестве до середины 1980-х годов.

В результате изменяется кадровый состав литературной среды как писателей, так и критиков. Новый читатель «создает» и нового писателя, имеющего совершенно иной культурный запас.

Кардинально ситуация изменяется только к середине 1990-х гг. Этап развития литературной критики с данного момента имеет свои особенности и рассматривается как современный этап развития отечественной критики.

Вопросы и задания для самоконтроля

1. Перечислите характерные черты литературной критики в обстановке «оттепели».

2. Охарактеризуйте позицию «Нового мира» в литературно-общественной ситуации 1960-х гг.

3. Как складывались отношения между литературой и властью в 1920–1930-е гг.?

4. Какова роль II съезда писателей СССР для развития отечественной критики?

5. Составьте устный портрет А. Т. Твардовского – редактора, критика, человека своего времени?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Известно, что в последнее десятилетие художественный текст является объектом исследования целого ряда гуманитарных наук, основополагающей среди которых выдвигается литературоведение. Именно данный постулат заложен авторским коллективом в лекционный материал, адресованный бакалаврам филологического образования.

Предлагаемый лекционный материал демонстрирует многоаспектность изучения истории русской литературы советского периода. При этом приоритетным для нас остается то, что преподаватель должен творчески подходить к содержанию лекций, не допускать их механического проговаривания, систематически расширять предлагаемый студентам лекционный материал, вовлекать их в беседу путем постановки проблемных вопросов по ходу чтения лекций. Изложение материала лекций должно способствовать выработке у студентов навыков аудиторной самостоятельной работы. Для этого рекомендуется ознакомить студентов с планом занятия, обозначить основные проблемы лекции.

В учебном пособии предусмотрены как интерактивные лекции (лекция-визуализация), так и включающие в себя в качестве составных частей использование интерактивных технологий (лекция 5 – мозговой штурм, лекция 8 – индивидуальное проектирование, лекция 9 – научная дискуссия), что, на наш взгляд, способствует усвоению материала и вызывает особый интерес студентов к предмету. По-прежнему особое внимание нами уделяется перечню долекционных заданий, необходимых для правильного и полного понимания материала, использования интерактивных технологий в процессе проведения такого занятия (на подготовку к лекционным занятия предусмотрено израсходовать 40 % часов, отводимых ФГОС ВПО на самостоятельную работу студентов).

Цель преподавателя, обеспечивающего изучение данного курса, – подготовка специалиста, владеющего современными достижениями в области литературоведения, истории русской литературы, умеющего на практике приме­нять и приумножать полученные знания, умения, навыки, обладающего гибкостью мышления, творческим подходом, несущего ответствен­ность за результаты собственной деятельности и ориентированно­го на эффективное самообразование. Этим обусловлено то, что лекционный курс является лишь частью общего комплекса, обеспечивающего изучение дисциплины, и должен использоваться совместно с практикумом к дисциплине.

Представленное учебное пособие является попыткой систематизировать знания о специфике литературного процесса в России эпохи социализма, формах их теоретическом представлении процесса создания художественных образцов обозначенного периода.

Разумеется, авторы не ставили перед собой задачу обобщить весь опыт литературоведческой науки с точки зрения используемых методов анализа конкретных явлений литературы, интерпретации художественных образцов. За пределами этого издания остались многие технологии исследований в смежных дисциплина, где объектом рассмотрения остается художественный текст Это касается главным образом, культурологии, психологии, истории, философии и других дисциплин.

Основное внимание было обращено на описание литературного процесса обозначенного периода в целом, и эволюции конкретных тем, творческих находок ряда авторов. Наиболее значимым результатом проделанной работы является разработка одного из вариантов методологического подхода в изучении литературы ХХ века, в качестве инновационного и, с нашей точки зрения, обоснованного, является представления комплекса методологических положений, касающихся как периодизации литературного процесса ХХ века, так и разграничении литературных импульсов эпохи смысл и значение которых недостаточно изучены. Потребность же

История русской литературы ХХ века. Советская классика. Новый взгляд: учеб. пособие / под ред. Л. П. Егоровой, П. К. Чекалова. – М. – Ставрополь, 1998.
– 302 с.

Маяковский, В. В. Избранное / В. В. Маяковский. – М. : Просвещение, 1998.
– 298 с.

Данные приводятся по изданию: Первый Всероссийский съезд советских писателей: стенографический отчет. – М. : Худ. лит., 1934. – С. 498.

Цитаты из речи приводятся по изданию Первый Всероссийский съезд советских писателей: стенографический отчет. – М. : Худ. лит., 1934. – С. 595.

Цитаты из речи приводятся по изданию Первый Всероссийский съезд советских писателей: стенографический отчет. – М. : Худ. лит., 1934. – С. 987.

Цитируется по работе Виноградова В. В. Проблема авторства и теория стилей.
– [Электронный ресурс] / В. В. Виноградов. – Режим доступа: http://www. Sbiblio.com / BIBLIO / active / vinogradov / problemi / 03. apx (дата обращения: 04.06.2014)

Первый Всероссийский съезд советских писателей: стенографический отчет. – М. : Худ. лит., 1934. – 1164 с.

Постановление Политбюро ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» от 18 июня 1925 г. // Введение в литературоведение: хрестоматия. – М.: Просведение, 1990. – С. 86.

Чанцев, А. Фабрика антиутопий: дистопический дискурс в российской литературе середины 2000-х / А. Чанцев // НЛО. – 2006. – № 86. – С. 209.

Пастернак, Б. Л. Доктор Живаго / Б. Л. Пастернак. – М. : Худ. лит., 2000.
– 497 с.

7 Военная лирика Великой войны. – М. : Худ. лит., 1989. – 314 с.

Гроссман, В. С. Жизнь и судьба / В. С. Гроссман. – М.: Худ. лит., 1999. – С. 408.

Цит. по: Останина, Е. А. Трагические самоубийства [Электронный ресурс] /
Е. А. Останина. – Режим доступа: http://www.TheLib.ru›books/leksandrovna/

Рыбаков, А. Н. Тяжелый песок / А. Н. Рыбаков. – М. : ЭКСМО, 2008.
– С. 286.

Рыбаков, А. Н. Роман-воспоминание / А. Н. Рыбаков. – М. : ЭКСМО, 2010.
– С. 149.

Бродский, И. А. Избранное / И. А. Бродский. – М. : Феникс, 2010. – С. 68.

Арьев, А. Ю. История рассказчика / А. Ю. Арьев // Довлатов С. Собр. соч. : в 4-х т. Т. 1 / сост. А. Ю. Арьев. – СПб. : Азбука, 2000. – С. 5–32.

Использованы материалы книги: Русская литература ХХ в. Прозаики, поэты, драматурги. Библиографический словарь. Т. 3. – Ярославль, 2010. – С. 332–334.

Литературная критика представляет собой область творчества, находящуюся на грани искусства (то есть художественной литературы) и науки о ней (литературоведения). Кто же является в ней специалистами? Критики - это люди, которые занимаются оценкой и истолкованием произведений с позиции современности (включая точку зрения насущных проблем духовной и общественной жизни), а также своих личных взглядов, утверждают и выявляют творческие принципы различных литературных направлений, оказывают на активное влияние, а также непосредственно воздействуют на формирование определенного общественного сознания. Они опираются на историю и эстетику и философию.

Литературная критика часто носит политико-злободневный, публицистический характер, переплетается с журналистикой. Наблюдается тесная связь ее со смежными науками: политологией, историей, текстологией, языкознанием, библиографией.

Русская критика

Критик Белинский писал о том, что каждая эпоха литературы нашей страны имела о самой себе сознание, которое выражено в критике.

Трудно не согласиться с данным утверждением. Русская критика - столь же уникальное и яркое явление, как и классическая русская литература. Это следует отметить. Разными авторами (критик Белинский, например) указывалось многократно, что она, будучи по своей природе синтетической, играла в общественной жизни нашей страны огромную роль. Вспомним самых известных литераторов, посвятивших себя исследованию произведений классиков. Русские критики - это Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов, А.В. Дружинин, В.Г. Белинский и многие другие, статьи которых заключали в себе не только детальный разбор произведений, но и их художественных особенностей, идей, образов. Они стремились увидеть за художественной картиной важнейшие социальные и нравственные проблемы того времени, и не только их запечатлеть, но и предложить порой свои пути решения.

Значение критики

Статьи, написанные русскими критиками, продолжают и теперь оказывать большое влияние на нравственную и духовную жизнь общества. Они не случайно давно уже были включены в обязательную программу школьного образования нашей страны. Однако на уроках литературы на протяжении ряда десятилетий ученики знакомились в основном с критическими статьями радикальной направленности. Критики этого направления - Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, В.Г. Белинский и другие. При этом труды этих авторов чаще всего воспринималась как источник цитат, которыми щедро "украшали" школьники свои сочинения.

Стереотипы восприятия

Этот подход к изучению классики формировал в художественном восприятии стереотипы, значительно обеднял и упрощал общую картину развития русской литературы, отличавшуюся, прежде всего, ожесточенными эстетическими и идейными спорами.

Лишь недавно, благодаря появлению ряда глубоких исследований, видение русской критики и литературы стало многогранным и более объемным. Вышли в свет статьи Н.Н. Страхова, А.А. Григорьева, Н.И. Надеждина, И.В. Киреевского, П.А. Вяземского, К.Н. Батюшкова, Н.М. Карамзина (см. портрет Николая Михайловича, выполненный художником Тропининым, ниже) и других выдающихся литераторов нашей страны.

Особенности литературной критики

Литература - это искусство слова, которое воплощается как в художественном произведении, так и в выступлении литературно-критическом. Поэтому русский критик, как и любой другой, всегда немного и публицист, и художник. Статья, написанная талантливо, содержит в себе обязательно мощный сплав различных нравственно-философских размышлений автора с глубокими и тонкими наблюдениями над самим Очень мало полезного дает изучение критической статьи, если как некую догму воспринимать основные ее положения. Важно для читателя интеллектуально и эмоционально пережить все сказанное данным автором, определить степень доказательности аргументов, выдвинутых им, вдуматься в логику мысли. Критика произведений - отнюдь не однозначная вещь.

Собственное видение критика

Критики - это люди, которые раскрывают свое собственное видение творчества писателя, предлагают свое уникальное прочтение произведения. Статья зачастую заставляет вновь осмыслить или же это может быть критика книги. Какие-то оценки и суждения могут в талантливо написанном труде послужить подлинным открытием для читателя, а что-то покажется нам спорным или ошибочным. Особенно интересно сопоставление по поводу творчества отдельного писателя или одного произведения разных точек зрения. Литературная критика всегда предоставляет нам богатый материал для размышлений.

Богатство русской литературной критики

Мы можем, например, взглянуть на творчество Пушкина Александра Сергеевича глазами В.В. Розанова, А.А. Григорьева, В.Г. Белинского и И.В. Киреевского, познакомиться с тем, как воспринимали по-разному современники Гоголя его поэму "Мертвые души" (критики В.Г. Белинский, С.П. Шевырев, К.С. Аксаков), как во второй половине 19 века оценивались герои "Горе от ума" Грибоедова. Очень интересно сопоставить восприятие романа "Обломов" Гончарова с тем, как он интерпретировался и Д.И. Писаревым. Портрет последнего представлен ниже.

Статьи, посвященные творчеству Л.Н. Толстого

Например, очень интересная литературная критика посвящена творчеству Л.Н. Толстого. Умение показать "чистоту нравственного чувства", "диалектику души" героев произведений в качестве характерной черты таланта Льва Николаевича одним из первых раскрыл и обозначил Н.Г. Чернышевский в своих статьях. Говоря о работах Н.Н. Страхова, посвященных "Войне и миру", можно утверждать с полным правом: немного найдется трудов в отечественном литературоведении, которые можно поставить рядом с ним по глубине проникновения в авторский замысел, по тонкости и точности наблюдений.

Русская критика в 20 веке

Примечательно, что итогом нередко ожесточенных споров и непростых исканий русской критики стало ее стремление в начале 20 века "вернуть" к Пушкину русскую культуру, к его простоте и гармонии. В.В. Розанов, провозглашая необходимость этого, писал, что ум Александра Сергеевича предохраняет человека от всего глупого, его благородство - от всего пошлого.

В середине 1920-х годов происходит новый культурный всплеск. Молодое государство после завершения гражданской войны получает, наконец, возможность серьезно заняться культурой. В первой половине 20 века в литературной критике господствует формальная школа. Основные ее представители - Шкловский, Тынянов и Эйхенбаум. Формалисты, отвергая традиционные функции, которые выполняла критика - общественно-политическую, моральную, дидактическую - настаивали на идее независимости литературы от развития общества. В этом они пошли вразрез с господствовавшей в то время идеологией марксизма. Поэтому формальной критике постепенно пришел конец. В дальнейшие годы господствующим являлся социалистический реализм. Критика становится в руках государства карательным инструментом. Она контролировалась и направлялась непосредственно партией. Во всех журналах и газетах появились отделы и колонки критики.

Сегодня, естественно, положение коренным образом изменилось.